Сладкий привкус яда
Шрифт:
Когда с пожаром было покончено и пожарные, смотав шланги, уехали в свою часть, на пепелище появился бородатый конюх в нелепом горнолыжном комбинезоне, из-за большого количества заплаток напоминающем маскировочный костюм. Конюх был запоздало суетлив и испуган. Я не слышал, о чем говорил с ним князь, но конюх, отвечая на вопросы, все время крестился и показывал рукой куда-то в сторону.
Я вернулся к себе, разделся перед зеркалом и с отвращением рассмотрел огромный синяк между лопатками. Испуганные лошади виртуозностью не отличались, и я не превратился в отбивную лишь по счастливой случайности.
«Интересно, а кто вытащил меня с выгона?» – подумал я и тотчас вспомнил,
Глава 23
ДРЯНЬ
Как утомительно рассказывать об одном и том же в десятый раз! Я надеялся, что мой визит в отделение милиции займет несколько минут, но был удостоен внимания следователя из областной прокуратуры, которого прислали к нам по непальскому письму. Это был подвижный, худой и очень нервный тип по фамилии Мухин, который прикрывал свою преждевременную лысину длинной прядью, выращенной над ухом и зачесанной на манер ободка для наушников.
– Давай! Короче! – приветствовал он меня, протянув узкую ладонь, в которой прощупывались все подвижные косточки, придвинул мне стул, но сам не сел, встал спиной к окну и принялся там подергиваться, пританцовывать и делать еще массу всяких бессмысленных движений.
Я сделал пару глубоких вздохов, как стайер перед марафонской дистанцией, и по порядку обрисовал ему картину высотного лагеря, которая открылась мне, перечислил находки, не забыл упомянуть о появлении в лагере Татьяны, которую в качестве письмоводителя взял на работу князь, и завершил рассказ своей фантастической версией о пластической операции.
Мухин перебивал меня буквально после каждого предложения.
– Так что? – срывающимся высоким голосом кричал он. – Нет, ты скажи: ты считаешь, что Столешко хочет изменить внешность под Родиона? Так, да? Или нет? Чего ты юлишь? Ты мне прямо говори, чтобы все было чики-чики!
Он требовал прямоты, а сам извивался у окна, как стриптизерша на шесте, и беспрестанно приглаживал тонкую прядь, наклеивая ее на вспотевшую лысину.
– Я так думаю, – пытался вставить я слово. – Не уверен, но полагаю, что это так.
– Нет, подожди! Давай все сначала! Ты заявляешь, что Столешко убил Родиона и взял себе его внешность? Так, да?.. Ты что коллекционируешь? Счастливые автобусные билетики или конфетные фантики?
Я изумленно изгибал брови, раскрывал рот, чтобы высказать свой полный отпад от вопроса следователя, но он снова перебивал меня, загоняя психологическим прессингом в угол:
– Значит, веских доказательств нет, одни галлюцинаторные фрагменты? Так, да? Нет, ты скажи прямо: так или не так?
Он вымотал мне душу в первые пятнадцать минут разговора, после чего я замолчал, и следователь, постучав по столу обломком линейки, потребовал у дежурного принести мне воды. Тогда я понял, что значит расколоться на допросе. К этому расколу я был очень близок.
Потенциальный клиент психдиспансера, убедившись, что я в достаточной мере жадно хлебаю воду, изменил тактику, сел на подоконник, скрестил руки на груди и закинул ногу на ногу, чтобы конечности непроизвольно не двигались.
– Я могу с чистой совестью сдать письмо из Непала и твои показания в архив, – сказал он, ни на мгновение не упуская меня из поля своего зрения. – Никакого криминала я здесь не выслеживаю. Ты, конечно, можешь написать заявление и настоять на расследовании, но это будет многолетний «висяк», на который сотрудники уголовного розыска будут тратить свое драгоценное время. Понял меня, да? Или нет?
– Понял, – кивнул я, но, как выяснилось, поспешно.
– Ничего ты не понял, – начал объяснять Мухин. Он «развязался» и снова стал дергаться и танцевать у окна. – Ты берешь пять чистых листков бумаги – пять, понял? – и в течение трех дней пишешь все, что считаешь нужным: по пунктам, одни голые факты – видел, сделал, нашел, подобрал. Я читаю и решаю: отправлять запрос в бангкокский медицинский центр репродукции человека или нет. Я предсказываю – понял, да? – ордена нам получать или подзатыльники. Не я, не я буду расследовать это дело, а ты, и все будет чики-чики… Что смотришь? Ты! Как говорится, если хочешь лечиться, придумывай болезнь. Я всего лишь упаковщик номер один, понял? Все, что ты сделаешь, я упакую и отправлю куда надо. Давай, пока! Времени нет, прости!
И он пулей вылетел из кабинета, с треском распахнув перед собой дверь.
«А в общем-то неглупый парень», – подумал я, невольно сравнивая следователя и себя с бешеным зайцем и престарелой черепахой. Мне надо было, чтобы он всего-то пару раз появился в усадьбе и огромной лупой навел бы там шороху. Фактов, конечно, не было и быть не могло. Но не заполнять же пять листов чистой бумаги подробным изложением того, что случилось на охоте!
Собственно, охоты, как таковой, не было. Орлов, единственный из всех, кто разбирался в тактике травли лесного зверя, вольно ругался и пытался навести одному ему известный порядок. Мне вместе с Филей Гонзой выпало счастье сидеть в засаде на склоне оврага, по дну которого борзые должны были гнать не то кабана, не то зайцев, не то ежиков. Выжлятником, то есть напускающим собак, князь определил Палыча, а ему в помощники назначил местного лесничего. Сам князь вместе с Татьяной, оба верхом, заняли позицию у опушки, где овраг сходил на нет, чтобы преследовать дичь на тот случай, если мы с Филей либо промахнемся, либо подраним зверя. Садовница подвизалась помощницей кухарки и вместе с ней на живописной полянке сервировала охотничий стол.
Как и следовало ожидать, началась неразбериха. Мы с Гонзой, вымазавшись в перегное и едва не угодив в болото, вышли совсем не на тот овраг, какой был нужен, и, добросовестно просидев в засаде не меньше часа, от скуки открыли беспорядочную пальбу по воронам, недвусмысленно кружившим над нами. На эту стрельбу вскоре явился злой лесничий, который сначала принял нас за чужих и начал требовать лицензии, а потом присоединился к нашему занятию.
Князь, уже изрядно принявший из серебряной фляжки, разнес нас в пух и прах и велел начать травлю сначала. Мы с Филей еще час валялись в прелых листьях другого оврага, пока наконец не услышали отдаленный лай своры. По мере ее приближения мы все более добросовестно определялись в секторах стрельбы и целились, отчего у нас в глазах вскоре стало двоиться. Головастый, оголодавший за зиму, закамуфлированный в черные пятна кабан резво проскакал по дну оврага. Только когда нашим глазам представились его щетинистые окорока с крученым хвостиком посредине, мы пальнули одновременно из двух стволов.
Секач, вместо того чтобы рухнуть замертво или с визгом помчаться на заслон князя, вдруг круто развернулся на сто восемьдесят и, водя дурными глазами, стремглав кинулся на нас. Мы с кассиром издали единый вопль и ломанулись в густые заросли. Я пытался на ходу перезарядить помповую гладкостволку, но, как это часто бывает, в нужный момент ружье отказалось работать. Потеряв из виду своего напарника, я комбайном разреживал лес, оставляя за собой дрова и хворост, пока моя нога не угодила в воронку и я не рухнул на ее дно, устланное заледеневшим старым снегом.