Сладкое вино любви
Шрифт:
– А я не хочу ничего выращивать!
Он встал и подставил грязную ладонь под дождь.
– Это потому, что ты хочешь обратно в Нью-Йорк. Но теперь ты живешь здесь, у нас.
– Все мои друзья в Нью-Йорке.
– Заведешь новых.
– И школа в Нью-Йорке.
– Наша школа не хуже.
– Я здесь не останусь! Поеду обратно в Нью-Йорк!
– Это тебе родители сказали?
Нет, ничего они не говорили. Как только это дошло до моего сознания, мои глаза наполнились слезами. Едва сдерживая слезы, я чувствовала себя самым несчастным человеком на свете.
– Такая одежда никуда не годится, –
Контраст между грубой шерстяной курткой и моим голубеньким пальтишком был слишком велик, но его куртка была гораздо чище и теплее, чем моя промокшая и грязная одежда.
– Идем, я провожу тебя домой. – Он махнул рукой, приглашая следовать за ним. Дождь уже успел смыть грязь с его ладони.
– И вы носили все эти вещи? – спросила Оливия Наталм.
– Какие вещи?
– Ну, джинсы, ботинки, куртку, как у Карла.
Натали взяла со стола фотографию, изображавшую группу подростков на уборке картофеля. Реставрируя снимок, Оливия решила, что здесь только мальчики. Но Натали загадочно улыбнулась, и Оливия внимательнее вгляделась в нечеткие лица детей.
– Так это вы и есть? – спросила она, указав на подростка, который, несмотря на джинсы, рубашку и грубые ботинки, выглядел совсем не по-мальчишески.
Натали кивнула.
– Вот это Карл. Это мой брат Брэд. Карл и Брэд были примерно одного возраста. Эти двое – сыновья наших соседей. Мы давали им картофель и кукурузу в обмен на молоко.
Оливия смотрела на девочку в джинсах. Она уже знала, что семья Натали потеряла почти все, прежде чем переехать в Асконсет, но никак не могла в это поверить. В своих фантазиях она рисовала для Натали жизнь роскошную и праздную, И горькая правда поразила ее.
– Сколько вам было лет в ту пору?
– Около семи.
– И вы работали в поле? – недоверчиво спросила Оливия.
– Всем приходилось работать.
– А как же закон, запрещающий детский труд?
Натали улыбнулась:
– Эти законы не распространяются на семью, которая выращивает овощи, чтобы хоть как-то прокормиться. Нам еще повезло – мы не закладывали имущество и ферму. В начале тридцатых фермерские доходы так упали, что многим пришлось продать плантации: цены на фермерскую продукцию были такими низкими, что вырученных денег не хватало на выплату закладной. – Она указала на соседских ребятишек: – Они лишились своей фермы.
– И что с ними было дальше?
– Мой отец выкупил закладные. А мальчишки, когда подросли, работали у нас на маслобойне.
– Я думала, ваш отец остался без гроша.
– По нью-йоркским меркам – да. Но все относительно. Он скупил соседские фермы за бесценок.
– Где же он взял деньги?
Натали показала ей фотографию, запечатлевшую Джереми Берка на тележке, нагруженной теми же бочками, что Оливия видела на снимке с Карлом и лошадкой.
– Вино? – догадалась она.
Натали кивнула.
Оливия осторожно спросила:
– Во время Депрессии вы существовали на средства от продажи вина?
– Мы производили не так уж и много. У нас не было технологии, То, что вы видите на этой фотографии, – весь наш урожай за сезон. Но цены на вино были гораздо выше
– А вы не боялись, что попадетесь?
Натали ответила не сразу.
– Мне кажется, отец втайне надеялся, что его поймают. Он так и не смог оправиться от финансового краха. У него была врожденная деловая хватка, но чувство вины и стыд отравляли ему жизнь. Посмотрите на эту фотографию – сколько невысказанной боли в его глазах. Он был сломлен неудачами. Когда-то крепкий и сильный, он похудел, осунулся. А ведь мы не голодали – просто он мало ел. Если бы его наказали за нелегальную продажу вина, ему, наверное, стало бы легче.
Но этого не произошло, – продолжала Натали. – Невозможно наказать всех нарушителей – их было слишком много, гораздо больше, чем агентов-наблюдателей. Мой отец продолжал продавать вино, что позволило нам скопить не много денег на будущее. «Сухой закон» был отменен в 1933 году, и наше вино сразу упало в цене – по правде сказать, качество его оставляло желать лучшего. Но у отца уже созрел новый план. Он выписал из Европы черенки виноградных лоз и стал разводить виноград. – Она печально усмехнулась. – Бедный папа, у него ничего не получалось, сорта не приживались. Земледельца из него не вышло.
– А разве Джереми не помогал ему?
– Джереми выращивал картофель, кукурузу, морковь, свеклу, пастернак. Виноград – совсем другое дело, и неудачи преследовали не только нас. Европейцы – признанные специалисты в области виноделия, но, к сожалению, их методы не подходят для нашего климата. Только в начале шестидесятых американским виноделам удалось разработать собственную технологию выращивания винограда, и вскоре они начали завоевывать мировой рынок. Моего отца к тому времени уже не было в живых.
– Как жаль!
– Да, он был в числе первопроходцев. Печально, что он не дожил до этого счастливого дня, когда все мы…
– Все? Кто именно? – спросила Оливия. – У вас большая семья?
– Не очень. Сюзанна и Грег и их половины. У Сюзанны и Марка двое детей, они уже взрослые, но свои семьи пока не создали. Мелисса – адвокат, Брэд – бизнес-консультант. У Грега и Джилл детей нет. Не понимаю, чего они ждут. В мое время детей заводили гораздо раньше. Но все меняется. Джилл не намного старше вас, так что у них еще все впереди. Признаться, я все же переживаю. Мне бы хотелось побольше внуков. Но, увы, это зависит не от меня. – Она вздохнула и добавила: – Скорее Мелисса или Брэд заведут семью и сделяют меня прабабушкой, чем Грег и Джилл наконец возьмутся за ум. – Она улыбнулась Оливии. – Ну а вы? Ваши родители еще живы?
Оливия пожала плечами:
– Это не важно.
– Напротив, очень даже важно. Мне хотелось бы больше знать о тех, кто работает в моем доме. Так они живы?
– Да, – сказала Оливия, потому что ей хотелось в это верить. Она даже представляла себе, что они переписываются.
– Где они живут?
Оливия вызвала в памяти одну из своих давних фантазий, которая давно уже стала казаться ей реальностью.
– В Сан-Диего. – Она представила себе отца – кадровый военный, моряк, постоянно в рейсах. Сейчас он уже в возрасте, скоро выйдет на пенсию. У него свой домик на побережье… И мать приезжает к нему время от времени.