Сладкое вино любви
Шрифт:
Да, это не нищая семья рабочих. Конечно, снимки не сравнить с высокохудожественными фотографиями Дороти Лэнг, но Оливия уже успела проникнуться симпатией к этой состоятельной семье. Она не раз воображала себя родственницей Натали.
Ее собственная история так непохожа на фотографии Сибрингов! Она никогда не видела своего отца. Даже мать не знала, кто он. Появление Оливии – последствие пьяной новогодней ночи на Манхэттен-Таймс-сквер. Кэрол Джонс, матери Оливии, было, тогда всего семнадцать лет.
Феминистки сказали бы, что ее изнасиловали, но несколько месяцев спустя Кэрол дерзко заявила родителям,
Нечего сказать, удружила она своему ребенку! В любом телефонном справочнике Джонсов по нескольку страниц, а в Нью-Йорке и того больше. Теперь ей не только дедушку и бабушку не найти, но и собственную мать. Переезжая из города в город, Оливия везде оставляла свой адрес, но до сих пор никто ее не разыскивал. Очевидно, родственникам до нее нет никакого дела – что ж, тем хуже для них. Сама Оливия, конечно, не подарок, но Тесс – чудный ребенок.
К сожалению, так случилось, что у них с Тесс отсутствовали семейные корни. Их всего двое в огромном неприветливом мире. Впрочем, двое – уже неплохо. Оливия постепенно свыклась с этой мыслью.
Но мечтать о семье она по-прежнему продолжала. В мечтах она видела себя одной из Сибрингов. Внучкой Натали? Нет, это было бы слишком неправдоподобно. Но на ранних фотографиях семейства Сибрингов часто появлялась женщина, внешне чем-то напоминавшая Кэрол. Она могла бы быть бабушкой Оливии. На послевоенных снимках из Асконсета этой женщины не было. Что, если она служила в армии и вышла замуж за военного? Он вполне мог оказаться самодуром или ревнивцем, запрещавшим ей поддерживать отношения с родственниками. Вот потому-то ее и нет на снимках сороковых – пятидесятых.
Однако если это была сестра Натали, то Натали приходилась бы двоюродной бабушкой самой Оливии. В любом случае родство было бы, несомненно.
Оливия взглянула на часы. Пора забирать Тесс из школы. Времени осталось совсем мало.
Но не раскрыть пакет она не могла. Аромат фрезии усилился. Внутри свертка оказалось письмо, несколько десятков черно-белых фотографий и желтый конверт.
Оливия с любопытством осмотрела его – адрес выведен каллиграфическим почерком. Все ясно, это приглашение на праздник, решила Оливия. Она поедет с Отисом – пусть в качестве подружки, ей все равно. Окружающие будут хихикать у нее за спиной, но для Оливии главное – побывать в Асконсете и познакомиться с Натали.
Она положила приглашение на стол Отиса, но тут же снова схватила его и быстро сунула в сумочку вместе с фотографиями. Он вернется не раньше завтрашнего утра, а письмо пока побудет у нее дома, хотя бы одну ночь.
Проверив напоследок, все ли в порядке в мастерской, Оливия наконец вышла и закрыла входную дверь. Фотографии Натали она будет рассматривать сегодня вечером, когда управится с домашними делами.
В предвкушении этой минуты она почти спешила по узким улочкам, забитым припаркованными автомобилями. Знойный июньский воздух обдавал ее жаром. Она вся взмокла, пока дошла до школы, опоздав почти на десять минут.
Дети уже разошлись, и только несколько школьников играли на площадке во дворе. Тесс одиноко стояла в углу – плечи ее поникли под тяжестью рюкзачка,
Глава 2
Сердце Оливии болезненно сжалось при виде понурившейся фигурки дочери.
– Привет, малышка! – нарочито весело окликнула она ее и обняла, пригладив непослушные каштановые кудри.
– Ты опоздала, – обиженно пробормотала Тесс.
– Я знаю. Прости, мне пришлось задержаться на работе. Как прошел день?
Девочка неопределенно пожала плечами и быстро зашагала по тротуару. Оливия едва поспевала за ней.
– Тесс, что случилось?
Молчание.
– У тебя неприятности в школе?
– Я ужасно тупая.
– Это не так, поверь мне.
– Нет, так! Я самая тупая в классе.
– Нет, ты в классе самая умненькая, а твой айкью самый высокий. Просто у тебя дислексия, только и всего.
– Только и всего? – Тесс остановилась посреди улицы. На бледненьком личике ярче выступили рыжие веснушки, а карие глаза за стеклами очков наполнились слезами. – Мама, она снова заставила меня просидеть в классе всю перемену, потому что у меня грязь в тетрадке. И пишу я коряво, и правописание у меня хромает. И задание я не сделала, потому что не слышу, что она говорит!
Оливия порывисто обняла дочь.
– Ты все прекрасно слышишь! Ты слышишь порой даже то, что тебе слышать не следует.
Тесс вырвалась из ее объятий и быстро засеменила по дорожке. Оливия нагнала ее у перекрестка и положила руку на плечо. На этот раз Тесс не сопротивлялась. Они свернули на другую улицу, потом свернули еще раз.
– Похоже на лабиринт в подземелье, – заметила Оливия, надеясь вызвать улыбку у дочери.
Но Тесс хмуро пробурчала:
– Да, а мы – крысы.
– Интересно, а что нас ждет в конце?
Тесс не ответила. Тем временем они подошли к дому. Оливия и Тесс жили в кирпичном особнячке, который когда-то принадлежал так называемой элите кеймбриджского общества. Впрочем, для элитного домик был слишком маленьким, а от соседних коттеджей его отделяли разросшиеся деревья в саду. Сквозь густую листву соседи не могли видеть, что хозяева застеклили веранду, оборудовали там маленькую спальню и ванную и сдали эту площадь внаем.
Оливия была далеко не первой квартиросъемщицей. Обшитая досками кухня образца пятидесятых, ванная чуть поновее. Но ей здесь сразу понравилось: она любила старину, покой и уют.
Переехав сюда, Оливия обнаружила, что домик маловат и за такие деньги можно было бы присмотреть комнату попросторнее. Но что сделано, то сделано. Кроме того, здесь она действительно обрела покой и уют. Оливия поселила Тесс в маленькой спальне, стены которой раскрасила небесно-голубой краской и разрисовала деревьями от пола до потолка. Сама же устроилась в гостиной на диване с двумя затейливыми лампами по бокам. Старый деревянный сундук на колесиках, выкрашенный в цвет морской волны, служил для хранения одежды и откатывался на ночь к стене. Рядом стояло широкое мягкое кресло, в котором Оливия и Тесс уютно устраивались по вечерам и читали вслух. Старинные стол и стулья (подарок самой себе на прошлогодний день рождения) Оливия поставила в противоположном конце комнаты, занятом под кухню.