Сладкое зло
Шрифт:
– Все хорошо.
– Нет, не хорошо, – всхлипывание превратилось в мучительный стон. – Я не хочу быть как дедушка Лен.
– Как кто? О ком ты?
Джей не ответил, и вообще больше ничего связного после этого не сказал. Вскоре я увидела Яну – она стояла на краю тротуара, скрестив руки, и ее вид не сулил ничего хорошего. Ох и не хотелось бы мне завтра утром оказаться на месте Джея, причем сразу по многим причинам. Яна, суровый гот, не принимала отговорок.
Вдвоем мы довели его до кровати и помогли улечься – родители, как мы и надеялись, не проснулись, – а потом Яна повезла
– Что это на него нашло, что он так упился? – спросила она.
– Вечеринка получилось слишком уж веселой.
– Постой, так это та, которая на озере? Даже я сегодня о ней слышала. Похоже, там все с ума посходили.
– Так и было.
Несколько минут мы молчали, потом я спросила:
– Кто такой дедушка Лен?
– А? Джей его упомянул? Да, это папа нашей мамы, буйный алкоголик. Хотя, если послушать маму, в трезвом состоянии дедушка был добрейшим человеком. Она в нем души не чаяла, и все остальные тоже. Но потом он напивался, и его словно подменяли злым близнецом. Изувечил кучу народу. Бился со своими личными демонами и в конце концов проиграл.
Глава шестая
Из темных дней
На следующее утро в девять, когда я пила какао на нашем балконе, было уже влажно и жарко. Стояло полное безветрие, с ближнего пастбища несло коровьим навозом. Патти вышла на балкон со своим кофе, принюхалась и сморщила нос. Она развернула газету, я раскрыла книжку. Мне никак не удавалось сосредоточиться – слишком уж много всего произошло вчера на вечеринке.
Я не любила думать о дне, в который родилась. Причина состояла отчасти в том, что иметь такие ранние воспоминания неестественно, отчасти – в том, что смысл происходивших тогда событий не был мне понятен. Я не знала, какие чувства они должны у меня вызывать, и не хотела испытывать неправильные чувства, если такое вообще возможно. Но теперь, когда Каидан сковырнул болячку, из нее снова пошла кровь, и ее нужно лечить.
Время до рождения я про себя называла «темными днями». Не потому, что там было что-то плохое, а потому, что в материнской утробе темно. Как будто лежишь ночью в теплом гамаке. Сильнее всего запомнился голос матери. Ее пение было первым, что я услышала. А когда я пробовала двигаться и наталкивалась на мягко-упругое сопротивление, она со смехом толкала меня в ответ, и я подпрыгивала. Голос Джонатана Лагре в темные дни тоже звучал, он был грубым и сиплым.
Рождение меня дезориентировало – слишком светло, слишком холодно, – но хуже всего было чувство, что я потеряла какое-то важное знание, что-то, что в темные дни было для меня совершенно очевидным.
Мои затуманенные младенческие глаза видели еще довольно плохо, но память в тот день запечатлела устремленный на меня взгляд мужчины, а в нем – какое-то знание, которого мне сейчас не хватало.
Просто скажи «нет» наркотикам, детка. Справишься?
Я не знала, серьезно ли говорил этот мрачный человек или иронизировал. И с тех пор я его больше не видела.
Я могла вспомнить монахиню, морщинистую старуху, пахнущую лавандой, чистотой и спокойствием. И Патти, как она стояла надо мной в день, когда пришла меня забирать, и ее волосы, окаймляющие лицо. Она чуть не разорвалась от любви, принимая меня в протянутые руки, словно какую-то хрупкую драгоценность.
Вот этой частью ранних воспоминаний – мгновением встречи с Патти – я дорожила, потому что здесь мне все было понятно.
Сейчас я наблюдала, как Патти перелистывает газету и хмыкает про себя. Среди редких сосен на холме показался поезд. Я сказала:
– Я встретила мальчика, такого же, как я.
Поезд дал свисток. Газета вывалилась из рук Патти и с шелестом упала на пол, а я застыла, ошеломленная. Вокруг Патти вздымалась черная туча эмоции.
– Патти? – прошептала я.
– Кто это был? – В ее голосе слышалась паника, и это меня испугало. Она ухватилась за край пластикового столика, так, как если бы ей требовалось восстановить равновесие.
– Н-н-н-а самом деле я его толком не знаю, – я начала заикаться, – м-м-мы поговорили немного вчера вечером.
– Держись от него подальше!
Чтобы подчеркнуть важность своих слов, Патти показала на меня пальцем и посмотрела огромными глазами.
Пока мы так глядели друг на друга, внутри квартиры зазвонил телефон. Звонок повторился.
– Возьми трубку, – сказала Патти. – Мне нужно подумать.
Я вскочила, побежала внутрь и ответила после третьего звонка.
– Слушаю!
– Привет! – Голос в трубке звучал слабо и сипло.
– Джей? У тебя ужасный голос!
Я присела к кухонному столу и поглядела на Патти на балконе. Она сидела в застывшей позе, закрыв глаза и все еще сжимая край столика.
– Я и чувствую себя ужасно, – ответил Джей. – Скажи, ты меня сильно ненавидишь?
– Что за глупости, Джей. Я просто беспокоюсь о тебе. Тебе очень плохо?
– Так, как будто по мне проехался тяжелый грузовик. Я не все помню, но того, что я помню, хватает. Я осёл.
– Нам повезло, что Яна помогла.
– Я за это заплатил. Она подняла меня в семь и заставила приготовить ей завтрак перед уходом на работу. И обрати внимание, не какие-нибудь хлопья, а яичницу с беконом и все такое прочее! А я стоять толком не мог.
Я подавила смешок, представив себе эту картину, и спросила:
– Что ты помнишь?
– Я разозлился на тебя, потому что решил, что ты под наркотиком, и приложился к бутылке джина. Ох. Я даже думать об этом не могу – сразу нехорошо делается. Потом все стали подходить ко мне и спрашивать, слышал ли я, что это Скотт подсунул тебе наркотик, а дальше я помню урывками. В основном как метался по дому, чтобы его найти. Совершенно точно сбил с ног несколько человек. Ох! Даже не верится – неужели я правда до такой степени одурел?
– Это все, что ты помнишь?
– Да. А что? Я что-то еще натворил?
Я осмотрелась, увидела, что Патти встала и смотрит на деревья, скрестив руки на груди, и понизила голос:
– Там случился небольшой инцидент с тобой, Скоттом и одним из окон.
– Ох, нет. Ты серьезно? Все целы? А окно – разбилось?
– Да, разбилось, а люди все целы. Скотт получил несколько порезов, возможно, у него также сломан нос, но больнее всего ты задел его самолюбие. Разве у тебя не болят костяшки пальцев?