Сладость горького миндаля
Шрифт:
Джеймс Гелприн медленно водил головой из стороны в сторону, оглядывая старую усыпальницу, и на лице его, точно он сидел за покерным столом, ничего не проступало. Фредерик Монтгомери молча стоял у входа. Старый склеп навёл на него тоску.
Пройдёт совсем немного лет - и его останки тоже сложат в такой же резной деревянный ящик, и тоже, как ненужный хлам, запрячут в семейную усыпальницу, а через пару десятков лет он, как и эти трухлявые мумии, тоже будет взирать на мир чёрными провалами черепа да улыбаться оскалом беззубого рта. Чёрт возьми...
Он горестно вздохнул. Умереть... вернуться в небытие, когда не нужно выходить на сцену жизни, облачаться в пышные одеяния или лохмотья, произносить напыщенные монологи... Мы проспали тысячи веков, не ведая печалей и забот, оставались в тиши, во сне, более глубоком и мирном, чем сон младенца. А теперь страшно боимся после мучительного, лихорадочного существования, пережив сотни напрасных надежд и праздных страхов, опять погрузиться в вечный покой!.. Почему?
Монтгомери уныло оглядел старые каменные ниши с неподвижными гробами.
О, вы, воины и рыцари, спящие в каменных приделах склепа старинной часовни, в глубоком безмолвии, не нарушаемом даже звуками органа, - разве неуютно лежится вам в месте последнего упокоения? Неужто вы хотели бы восстать из гробниц? Неужели сетуете, что боль и страдание навеки покинули вас, и вам жаль, что не слышите вы об умножении вражеских рядов и об увядшей любви вашей дамы? Неужели вы сожалеете, что ни один звук никогда не потревожит ваш вечный покой, неизменный, как мрамор ваших надгробий? А ты, мысленно вопросил он покойную жену, ты, к которой стремится моё сердце, и будет стремиться, пока не утратит способность чувствовать, ты, что любила беззаветно, почиешь ли и ты в мире, или будешь жалобно взывать ко мне со своего могильного ложа?
Арчибальд Хилтон не обременял себя философическими размышлениями, но в свете факела внимательно разглядывал гробы, лежащие в углу. Первый, массивный и резной, украшенный дорогими ручками с позолотой, треснул по стенке, крышка с серебряной табличкой и крестом тоже раскололась, из гробового отверстия высыпался прах, похожий на грязноватые опилки, в стороне валялись жёлтый полуистлевший череп и несколько костей. Второй гроб, простой, без украшений и позолоты, тоже был раскрыт, оттуда страшными провалами глазниц и злым оскалом зиял ещё один череп с остатками густых чёрных, но сильно запылённых волос.
Перси Грэхем тоже тщательно оглядел хранилище. Сначала он думал, что дело наверняка в наводнении, но сейчас покачал головой. В склепе не было никаких следов воды. Стены были сухи, как пески пустыни. Он осмотрел пол и стены склепа на предмет подозрительных трещин, которые могли бы указывать на свободный камень, но все кирпичи и блоки были крепкими и нетронутыми, особенно же прочен был фундамент - и точно выбитый ударами кирки и заступа в твёрдой скальной породе. Ни воде, ни ветру сюда было не добраться. Да и откуда - ведь они на добрых десять футов под землёй. Оглядел он и потолок, но тот был ровной плитой, без всяких отверстий.
Загадка занимала всех, кроме Гелприна, с полным безразличием оглядывавшего потолок склепа, и Монтгомери, который был подавлен горестными размышлениями и обеспокоен, не продуло ли его, ибо чувствовал лёгкую боль в пояснице
– А когда последний раз гробы установили в нужном порядке?
– полюбопытствовала герцогиня.
Корбин замялся, пытаясь вспомнить, и повернулся к груму.
– Не помнишь, Джон?
– Месяц назад, миледи, мы каждый месяц убираем здесь, - ответил грум, не задумываясь. Его голос был хрипл и скрипел, как немазаная телега.
– Но по весне, милорд, когда мы убирали тут, - он повернулся к Генри Корбину, - мы заглядывали в склеп на следующий день после того, как закрыли его, всё расставив по местам. Чарли, наш псарь, забыл тут перчатку, вот Ливси и пришлось снова открывать склеп.
– И что?
– герцогиня была явно заинтригована.
– Всё пришлось делать заново, миледи. Гробы опять валялись в углу. А на песке не было ни следов, ни отпечатков ног, ни признаков наводнения, ни следов волочения. Их никогда нет.
Все молчали, обдумывая сказанное. Подал голос до сих пор молчавший Марвилл:
– Тогда может, всему виной, подвижки земной коры?
Корбин развёл руками, ткнув тростью в стену.
– Но почему же гробы в соседних склепах ведут себя смирно?
– А там точно спокойно?
Корбин не любил отвечать дважды на один и тот же вопрос и, так как хозяин молчал, ответил садовник.
– Такого нигде нет, сэр, все склепы в порядке.
– И сколько лет это длится?
– спросил Чарльз Говард.
Блэкмор вздохнул.
– Я не знаю. Раньше склеп открывали только на похоронах. Восемь лет назад я похоронил отца. Тогда, насколько мне известно, ничего подобного не было. Полгода назад, как раз в начале марта, я распорядился убрать здесь. Вот тут всё и обнаружилось.
Чарльз Говард отошёл, пошатываясь, к входу. Ему не хотелось показывать всем свою слабость, но от дурного запаха его замутило. Марвилл тоже был бледен, однако Хилтон, ни на что не обращая внимания, попросил у Корбина трость и начал простукивать ею стены. Увы, отовсюду доносились одинаковые звуки, свидетельствовавшие, что никакой полости под ними нет. Герцогиня подошла ближе и внимательно прислушивалась к стукам. Гелприн тоже чуть склонил голову и подался вперёд.
– Господа, извините, - голос Чарльза Говарда звучал сдавленно, - мне нужно на свежий воздух, - он торопливо выскочил из склепа, ненароком наступив на ногу милорду Фредерику, но тот на сей раз даже не ругнулся - рядом была дама.
– Да, нам пора, господа, - поторопил Генри Корбин гостей, - Говард прав, тут уже нечем дышать. Завтра я прикажу слугам расставить всё по местам, сегодня уже поздно.
Креозотовый факел Ливси начал сильно чадить, отчего извилистые сажевые струйки тянулись к потолку, оставляя на нём чёрные дёгтевые подтеки. Запах гари, смешавшийся со сладковато-тошнотворным запахом склепа, заставил всех в самом деле поспешить. Монтгомери вышел следом за Говардом, Мелвилл, опираясь на косяк двери, тоже протиснулся наружу. Хилтон и Грэхем любезно пропустили вперёд леди Хильду, которая, казалось, прекрасно себя чувствовала. Последними усыпальницу покинули хозяин и его слуги - Ливси и молчаливый грум Джон, и Джеймс Гелприн.
За дверью уже сильно стемнело, хор ночных цикад, усыпляющий и монотонный, перебивался звонким лягушачьим урчанием, доносившимся с болота, вдали в замке на первом и третьем этажах светились окна, казавшиеся удивительно уютными.
– А разве тут нет отдушины?
– спросил Арчибальд Хилтон Генри Корбина уже за дверями склепа.
– Есть, но отверстие совсем небольшое, вот оно, - граф указал на квадратное оконце над входом, не более двух дюймов шириной.
– Туда и кулак не пролезет. Не понимаю, как они это делают.