Сладость горького миндаля
Шрифт:
Грех - ужасная вещь! Его последствия тянутся годами. Он оставляет раны, которые не заживают. И не только общество наказывало людей, совершавших инцест, но и Бог. В Его глазах это такая мерзость, что Он отказывался давать им потомство, а если давал, то на свет появлялась либо династия уродов, либо семейство выродков. Недаром ведь от связи короля Артура и его сестры Морганы рождается Мордред, будущий убийца самого Артура...
Что почувствовала несчастная Кэролайн Кавендиш, когда узнала, что её дочь, её единственное чадо, растлил тот, кто был ей самым близким по крови, её родной брат? Какая бездна раскрылась перед её ногами? Помутился ли её разум, или она в рассудке выкрикнула слова своего жестокого проклятия? Родительское проклятие, противоречащее Божественной правде, Господь не исполняет, но попускает проклятиям иметь силу, когда его заслужили, если же вины не было, то проклятие возвращается назад - к тому, от кого оно изошло. "Как воробей вспорхнёт, как ласточка улетит, так незаслуженное проклятие не сбудется"
Здесь мать прокляла дочь. Сестра прокляла соблазнителя-брата. Кэролайн Корбин прокляла весь род. Проклятие, исходящее от человека, который прав, имеет немалую силу.
Особенно сильно проклятие вдовы.
Глава 21. Похороны.
Всю тяжесть утраты
по достоинству могут оценить только те,
кто несёт гроб с телом усопшего.
Цаль Меламед
Для двух племянниц графа Блэкмора гробы привезли на следующий день из Харлоу - тяжёлые, помпезные. После новой истерики двух горничных - Энн Браун и Мэри Росс - Корбин согласился дать им расчёт, но отпустить кухарку, миссис Дороти Кросби, пока в замке гости, отказался наотрез. Он кричал, что чёртова тварь, пугавшая её, сдохла, и бояться больше нечего, но упрямая женщина только рыдала и твердила, что весь этот дом проклят, и не будет тут никому покоя. В итоге граф всё же уговорил её остаться в замке до похорон, приказав Ливси и Хиллу по очереди дежурить на кухне с ружьями, и это немного сняло остроту проблемы.
Замок опустел, но стал ещё более неприветливым и мрачным.
Чарльз Говард одевался на похороны в состоянии нервном и раздражённом. Негодяй Марвилл явно обошёл его на повороте. Он же в итоге потерял невесту со стотысячным приданым, но взамен не приобрёл ничего. Леди Хильда после рассказа Корбина пришла в расстройство и не выходила из своих покоев. Никого, кроме хозяина поместья, не принимала.
Эдвард Марвилл тоже нервничал. Уже второй день, как раз со дня смерти мисс Монмаут, герцогиня почти не замечала его, лишь однажды выразив ему скупые слова соболезнования. Эдвард постарался встретиться с компаньонкой леди Хильды, но та только на ломаном английском сказала, что герцогиня собирается вернуться в одно из своих поместий и пригласила туда погостить сэра Джеймса Гелприна и своего крёстного - Генри Корбина, ведь у него траур. Марвилл оторопел. Собирается уезжать?
В день похорон прибыл священник, отец Уильям, гробы установили в домашней церкви Блэкмор Холла, отпевание было совершено под плач кухарки и скорбные вздохи леди Хильды. Корбин стоял, опершись на тяжёлую трость и низко склонив голову. Монтгомери мрачно оглядывал несчастных невест, так и не ставших жёнами. Марвилл, в идеально чёрным фраке, надушенный и расфранчённый, ибо провёл три часа, предшествовавших похоронам, в своей спальне перед зеркалом, метал мрачные взгляды в сторону герцогини. Чарльз Говард, разодетый не менее пышно, то и дело подносил к глазам платок и чуть раскачивался из стороны в сторону, рассчитывая, что леди Хильда отметил его скорбь и обратится к нему со словами сочувствия.
Она не обратилась.
Контрастом убитым горем женихам был сэр Джеймс Гелприн, стоявший слева от алтаря в скромном твидовом пиджаке. Он не скорбел и не изображал скорби, глаза его, бледно-голубые и почти прозрачные, казались сонными и совсем пустыми.
Гробы установили на подводу и по вершине холма довезли до склепа, где их поставили в две боковые ниши. Возле часовни оказались вырыты три ямы. Генри Корбин приказал опустить туда гроб Джошуа Корбина, пятого графа Блэкмора, мисс Вайолет Кавендиш и достопочтенной Кэролайн Кавендиш. Над ними тоже была отслужена заупокойная служба.
В замок все возвратились около двух пополудни.
Корбин ушёл распорядиться об обеде, ибо все порядком проголодались. Джеймс Гелприн заказал баранью ногу. Говард и Марвилл ревниво поглядывая друг на друга, пытались развлечь леди Хильду, но герцогиня была мрачна и неразговорчива. Однако постепенно оттаяла, поинтересовалась, что собираются делать мистер Марвилл и мистер Говард? Они возвращаются в Лондон?
Марвилл ответил, что пока не принял никакого решения, Говард тоже выразил желание ещё некоторое время попользоваться гостеприимством лорда Генри. Вошедший Корбин ничуть не возражал, только выразил надежду, что ему удастся уговорить миссис Кросби остаться.
– Видит Бог, тут за последние пять лет сменилось девять кухарок, но ни одна так великолепно не готовила. Её фаршированную индейку с овощным гарниром, закуску из балыка, салат из креветок и яйца-пашот ни с чем не спутаешь!
Герцогиня поддержала его.
– Признаться, вы правы, Генри, мне понравились у миссис Дороти и "золотая треска", и форель с миндалём, и филе щуки. Йоркширский пудинг, заливной угорь, уэльский ягнёнок, мясо корнуэльского краба, ростбиф - все было прекрасно приготовлено.
Марвилл бесился. Герцогиня вела теперь себя так, точно почти не была с ним знакома. Говард же, заметив, как бесится Марвилл равнодушным обращением леди Хильды, напротив, пришёл в отличное расположение духа.
– Пора переодеваться к обеду, - герцогиня поднялась и выплыла из комнаты.
Ушёл к себе и Генри Корбин. За ним исчез и Джеймс Гелприн. Не желая оставаться наедине с Говардом, Эдвард Марвилл поторопился к себе.
Он влетел в комнату, зажёг лампу и, взглянув в зеркало, нервно потёр лицо. Сначала Марвилл не понял, что случилось, но потом замер. В комнате царила странная тишина, и было слышно, как бьётся об стекло толстая серая муха. Такая же муха сидела на лице Марвилла, где-то около лба. Но постойте... Как же это? Он ощупал лоб. Никакой мухи на его лбу не было.
Однако стоило ему взглянуть в зеркало - пятно на лбу проступало. Эдвард вскочил, схватил лампу и подошёл к зеркалу. Как он и думал, на лбу его ничего не было. Зато на зеркальной поверхности явно проступал кровавый отпечаток когтистой лапы - слишком знакомый по последним дням. Кровь застыла в жилах Марвилла: он точно помнил, что до похорон никакого пятна на зеркале не было, ведь он одевался именно тут.
Что же это значило? Ведь все они полагали, что чёртова тварь-убийца мертва? Как же так? Выходит, их несколько, и одна из них успела уже побывать здесь? Но как, ведь двери он запер?! Впрочем, что стоило этому исчадью ада пробраться в запертый склеп и убить Грэхема и Хилтона? Марвилл попятился к стене и упёрся спиной в дверь. Лихорадочно размышлял. Оставаться в замке было смертельно опасно. К черту эту Хантингтон с её деньгами, - жизнь дороже. Эдвард потной рукой нащупал ручку двери и осторожно приоткрыл её. В гостиной было тихо.