Сладость горького миндаля
Шрифт:
– И ты подлинно ничего не видел в замке?
Лорд Генри развёл руками.
– Я не мистик и не очень-то верю в дьявола, пойми. Если что-то где то мелькало, я не считал нужным придавать этому какое-то значение, я же не женщина. Не хотелось уподобляться истеричным горничным и перепуганным кухаркам. Я же солдат.
– Корбин замялся, но продолжил, - я знаю, Фрэд, такие вещи не утаишь, и я не прошу тебя молчать об увиденном здесь, однако, если можешь, постарайся не сильно распространяться о наших семейных делах. Это просто просьба, просьба другу, ибо у меня нет друга ближе, чем ты.
Монтгомери кивнул.
– Ну, что ты? Я и не собирался ни с кем говорить об этом.
– Придётся, Фрэд, этого всё равно не избежать. Такого не скрыть. Просто я полагаюсь на твою порядочность и скромность.
Старый герцог снова кивнул. Корбин, конечно, был прав, шила в мешке не утаишь. Гибель Хилтона и Грэхема не может не наделать шума в обществе, она, разумеется, будет подробно обсуждаться. Их там хорошо знают и назовут жертвами безрассудства. Наверняка возобладает мнение Марвилла и Говарда - и так ли оно на поверку было глупо?
– Завтра с утра я думаю уехать, ты не возражаешь?
– спросил он Корбина.
– Ну, что ты, конечно, нет. Я уговорил кухарку остаться, но, боюсь, это ненадолго. Можешь себе представить, вчера ей снова померещился призрак в прачечной? А уйди она - мои гости останутся голодными. Я провожу герцогиню в её имение и поеду в Лондон.
Тут неожиданно появился Ливси и попросил Корбина срочно прийти на кухню. Тот с досадой хмыкнул, но последовал за Джорджем.
Его трость с тонким золотым кольцом осталась у кресла. Монтгомери взял её, повертел в руках. В ней не было ни зажигалки, ни пистолета. Обычная трость? Старик крутанул металлический наконечник, и трость моментально удлинилась вдвое, и тут же из тонкого штыря появился ещё один. Герцог некоторое время в недоумении смотрел на девятифутовую палку. Что это? Удочка?
Тут в голове у него точно что-то сомкнулось и вспыхнуло. Мелькнуло белоглазое лицо Гелприна, его странные последние слова... Старик торопливо, заслышав в конце коридора голос Корбина, вскочил, сложил трость и, завернув наконечник, положил её на кресло.
В нём сработало что-то, чего он в себе раньше не замечал - чувство опасности, животный страх. Монтгомери поднялся и, пожаловавшись на нестерпимую головную боль от вони болота, чуть по-стариковски волоча ноги, направился к себе в покои, пожелав вошедшему Корбину, уже взявшему свою трость, доброй ночи. В спальне старик до верха поднял раму и тяжело плюхнулся в кресло. Чёрная муть и дурной морок быстро рассеивались. Он всё понял. Точнее, начал понимать то, о чём говорил Гелприн.
Девятифутовая трость была вовсе не удочкой. У неё было совсем иное предназначение. Старик размышлял полночи, вспоминал, анализировал, сравнивал, потом, на рассвете, вызвал Джекобса, который появился тут же, словно ждал за дверью.
– Нужно собрать вещи, Джекобс...
Камердинер был вышколен, однако на сей раз торопливо и нервно перебил господина.
– Всё уже готово, милорд. Мы едем сейчас?
Монтгомери медленно поднял глаза на слугу.
– Сразу после завтрака. А что?
– Ничего, милорд, - голова Джекобса нервно дёрнулась, - вы абсолютно правы, поспешим.
– Вы напуганы, Джекобс?
Камердинер не стал отрицать этого.
– Да, сэр, очень. Мне здесь не нравится. Может быть ... мы позавтракаем в Сохэме?
– Вы что-то заметили?
– вкрадчиво поинтересовался старый герцог.
Джекобс покачал головой, не глядя в лицо господину.
– Нет, милорд, ничего определённого, но мы сделаем правильно, если уберёмся отсюда поскорей. Я взял на себя смелость... распорядился ...закладывать ваш экипаж.
Монтгомери молчал. В другое время подобное поведение слуги рассердило бы его, он не любил, когда кто-то, тем более камердинер, принимает решения за него. Однако не сегодня. Мелькнувшая в его голове догадка, за ночь ставшая уверенностью, мрачной и леденящей душу, не умолкая, твердила то же самое. "Беги, беги отсюда" - разве не этот помысел определял сейчас его поступки? "Раз уж вам случилось столкнуться с дьяволом, милорд, вы поступите мудро, избегая бездны..." Страх и тяжесть давили сердце.
Нельзя сказать, чтобы Монтгомери понял все, некоторые вещи оставались необъяснимыми, но мудрость и опыт старика говорили ему, что пытаться понять всё до конца смертельно опасно.
– Хорошо, Джекобс, едем.
– Да, милорд, - в голосе Джекобса прозвенело почти не сдерживаемое ликование. Он торопливо протянул господину трость и дорожный плед, вытащил из-за ширмы в гостиной собранные саквояжи и, едва не опережая милорда, спускавшегося по парадной лестнице, поспешно потащил их к выходу.
Простился Монтгомери с герцогиней и Генри Корбином, не поднимая глаз и неотступно сетуя на головную боль. Выглядел он после бессонной ночи подлинно больным. Джеймс Гелприн пожелал ему счастливой дороги и вышел проводить его на порог. В глазах баронета, при дневном свете казавшихся небесно-голубыми, прыгали маленькие чёртики.
Напоследок милорд выглянул из окна кареты на провожавших его Корбина и герцогиню Хантингтон. Благородное лицо Корбина зеркально повторяло черты Джошуа, пятого графа Блэкмора. Как же он раньше-то этого не видел? Взгляд красавицы-герцогини при волшебно-нежном выражении лица поражал холодным, водянистым, застывшим взглядом, в блестящей неподвижной поверхности её глаз было что-то тревожное, лицемерное и чахоточное. На него смотрела Вайолет Кавендиш.
Монтгомери, чувствуя, как пробирает его до костей странный озноб ужаса, с трудом улыбнулся, помахав гостям и хозяину Блэкмор Холла на прощание рукой. Он чувствовал себя обессиленным, совсем беспомощным, и вовсе не думал о торжестве справедливости. К тому же у него не было никаких доказательств, кроме подозрений, никаких фактов, кроме внутренней уверенности. Но полицейским констеблям нужны улики, а их взять негде. К черту, поёжился старик. Только бы выбраться отсюда, только бы выбраться. К тому же, подумал он, когда каменная громада Блэкмор Холла уменьшилась и исчезла за поворотом, с некоторых людей опасно срывать маски. Тем более что это вовсе и личины. Это намордники.