Сладость горького миндаля
Шрифт:
– Джеймс!
– крикнул он камердинера.
Через несколько минут, которые показались ему часами, слуга появился.
– Где тебя носит, чёрт возьми?
– Марвилл вовсе не ждал ответа на свой риторический вопрос, но его камердинер Дэвис, всегда бывший занудой, педантично ответил, что не смог сразу прийти на зов господина, потому что помогал Мэтью Тейлору - лакею мистера Чарльза Говарда. С его господином было плохо, обморок.
– Что?
– Марвилл остановился.
– Что ты сказал?
Джеймс Дэвис, вытянувшись почти во фрунт, отрапортовал:
– Мистер Говард, как вошёл к себе, на полу следы увидел волчьи, кровавые, и сильно перепугался. Дурно ему стало. Мэтью растерялся, крикнул меня, мы вместе мистера Говарда на кровать перенесли. Он велел, мистер Говард то есть, саквояж упаковать, сказал, что после обеда уезжает. Не дурак он, мол, ночевать тут.
Марвилл молча выслушал. У него не было ни малейших оснований любить Говарда, но отказать ему в известном, и притом немалом здравомыслии Эдвард не мог. Да, берегись молчащей собаки и тихой воды. Стало быть, Говард почуял великую опасность, раз, ничего не добившись, собрался бежать. Но разве он сам ничего не почувствовал? Так ли уж неправа была Кэтрин, называвшая эту особу ведьмой? Оставаясь здесь и охотясь за деньгами, важно не потерять голову. Умно действовать стократ важнее, чем разумно рассуждать.
– Джеймс, соберите вещи. Мы тоже уезжаем сразу после обеда.
– А не поздно ли, мистер Марвилл?
– Ничуть, мы до темноты доберёмся до Кембриджа.
Слуга согнулся в поклоне.
– Слушаюсь, сэр.
В столовой уже ждали Монтгомери, Джеймс Гелприн, герцогиня Хантингтон и Генри Корбин. Узнав, что и мистер Марвилл, и мистер Говард решили немедленно уехать из замка, старый герцог, баронет, её светлость и его сиятельство удивились. Впрочем, не настолько, чтобы пытаться удерживать гостей.
Корбин заметил, что и сам в ближайшее время собирается в столицу. Герцогиня Хантингтон собиралась провести остаток осени в своём имении в Нортгемптоншире, а в Лондон приехать только зимой, ближе к Рождеству. За столом велась светская беседа о видах на урожай, о количестве бекасов и новом законе о браконьерстве. Говард, не имевший экипажа и приехавший сюда в карете Монтгомери, хотел было попросить хозяина дать ему лошадей до Сохэма, но Эдвард Марвилл, любезно освобождая хозяина от забот, предложил ему место в своей коляске. Говард рассыпался в благодарностях.
Едва подали десерт, два гостя поспешили откланяться.
Вечер оставшиеся гости Корбина скоротали за макао. Но играть было невесело: герцогиня была подавлена, хоть и неизменно выигрывала, Корбин грустно вздыхал, Гелприн не любил играть под интерес и во время игры думал, казалось, о чём-то своём, Монтгомери не шла карта.
Потом старый герцог уединился в своих покоях. Погода была ясная, в небе - ни облачка. От луны в небе остался крохотный огрызок, похожий на кривую иголку. Замок затих, нигде не было слышно ни звука. Тишина сливалась с пением цикад и кузнечиков, с лёгким дуновением прохладного ветерка. Эта тишина была усыпляющей и страшной. Милорд Фредерик с содроганием представил себе внутренность старого склепа, где сегодня покоились те, кто боялись и помыслить о семейной усыпальнице.
Странно, пронеслось в его голове, он-то думал, что сам скоро окажется в таком же гробу, но вот - в гробах лежат Грэхем и Хилтон, которые были вдвое моложе, а в свадебных платьях в склепе спят вечным сном совсем молодые девицы. Воистину неисповедимы пути Господни.
Сидеть в одиночестве было невмоготу, и старик прошёл в Белую гостиную. Он чувствовал себя совсем больным и основательно выбитым из колеи. Подумать только, только две недели назад он приехал в Блэкмор Холл отдохнуть. Кто бы мог подумать, чем всё закончится. Ему, что скрывать, не нравились ни Грэхем, ни Хилтон, но, каковы бы не были из прегрешения, заслужили ли они столь страшную смерть? Племянницы Корбина, несчастные девочки... Их мечта о замужестве была не греховной, хоть выбор обе сделали не лучший, но судьба была так жестока к ним. Да, странны, причудливы и неисповедимы пути Господни.
В Белой гостиной сидел Джеймс Гелприн - и развлекался тем, что играл сам с собой в шахматы. Увидев старого герцога, баронет пожелал ему доброго вечера и передвинул чёрного ферзя на соседнюю клетку. Монтгомери заметил, что все это время, пока все, издёрганные и растерянные, метались по замку, Гелприн проявил редкое спокойствие и присутствие духа. Помнил старый герцог и слова Гелприна после смерти Хилтона и Грэхема.
Монтгомери был рад, что смог увидеться с этим загадочным человеком наедине, и спросил:
– После смерти Перси и Арчибальда, вы сказали, что это ещё не конец. А теперь, ваша милость, это конец?
Гелприн кивнул.
– Да, я думаю, да, однако, моё предупреждение остаётся в силе, ваша светлость.
– Что?
– Я по-прежнему уверен, что глупости нельзя делать бесконечно, что попытка общаться с дьяволом - по сути, торжество безумия над здравым смыслом, и, раз уж вам случилось столкнуться с дьяволом, милорд, вы поступите мудро, избегая бездны.
Монтгомери не сказал в ответ ни слова, но, если раньше он мог проигнорировать слова Гелприна, то теперь понял, что тот знает куда больше, чем говорит. Но почему тогда, зная так много, явно ничего не опасается он сам? А он явно ничего не боится - прогуливается в одиночестве, ест с неизменным аппетитом, удачливо играет. И- смеётся, дерзновенно и беспутно. Почему?
Герцог снова побрёл к себе в спальню, на пороге обернувшись и бросив взгляд на портрет Джошуа Корбина. Тот смотрел с портрета твёрдым и осмысленным взглядом живых карих глаз. И тоже, казалось, смеялся.
Через час в дверях гостиной старого герцога послышались шаги. Вошёл Генри Корбин.
– Ума не приложу, что написать семьям Грэхема и Хилтона, - пожаловался он.
– А там есть, кому писать?
– рассеяно спросил милорд Фредерик, - титул и поместье после Грэхема перейдёт к его младшему брату, а Хилтон - единственный сын. Все унаследуют какие-то дальние родственники. Детей ни у кого из них не было. Родителей нет в живых.
Корбин вздохнул.
– Нелепость, просто нелепость.
Монтгомери бросил печальный взгляд на Корбина.
– А ты? Как ты живёшь с таким грузом на сердце?
Корбин пожал плечами.
– Долгое время пытался внушить себе, что этого не может быть. Старался жить по совести, ведь помнишь в Писании сказано, что Господь не накажет сына за вину отца, тем более - прапрадеда. Я верил в это.
– Но разве все те случаи, что происходили в роду, не пугали тебя?
– Я старался думать, что все случайно, многое и в самом деле казалось случайным. Смерть моего отца, ты же знаешь, была естественной. Значит, полагал я, всё это всего-навсего старые легенды.