Славное море. Первая волна
Шрифт:
Ему нравится, что он всем нужен, и без него уже не обойтись.
Мельком с верхней палубы взглянул на длинный в двадцать единиц караван, который они ведут за собой.
На несамоходных судах уже подняли якорь, караван находился на плаву, удерживаемый стальным буксирным канатом «Полярного».
Вслед за «Полярным», впереди каравана, особенно выделялся широкими черными бортами и желтыми погрузочными механизмами лихтер «Ленский-1». В средине каравана поднималась красная надстройка брандвахты.
Раздался третий гудок. Выполнив последнее поручение, Геннадий подошел к правому борту, чтобы еще раз посмотреть на мать, и увидел Антонину Петровну…
— Ну, кажется, все сделано, — сказал рядом капитану боцман.
Капитан ответил ему морской шуткой:
— Если бы капитан корабля ждал, когда будет закончено последнее приготовление, он не отчалил бы от берега до конца навигации.
Взял в руки мегафон и тихо для команды распорядился:
— Отчаливаем.
И уже громче на берег;
— Отдать концы!
Стоявшие на берегу у причальных столбов матросы сбросили тонкие железные тросы и, громко стуча башмаками, по трапу побежали на теплоход.
Вслед за ними убрали трап.
— Поднять якорь! — продолжал распоряжаться капитан.
Шумно заработал паровой шпиленок, выбирая якорную цепь.
Под рукой капитана звякнули ручки телеграфа, и в машину пошел сигнал: «Самый малый вперед!»
Пароход стал- отваливать от берега, и за ним, чуть изгибаясь, двинулся весь караван. Берег медленно уплывал назад.
Геннадий стоял на нижней палубе и глядел на удаляющийся город. Сначала исчезли, как бы потонули в густой зелени берега жилые дома, потом корпуса и трубы заводов. Дольше всех, как маяк, белела залитая солнцем башня электростанции.
Караван сделал разворот и пошел строго на север. Теперь с правого борта «Полярного» уже был не город, а поросшие низкими тальниками да высокими травами длинные острова. Далеко за островами в синей дымке вставали каменные горы противоположного берега.
Лена — могучая река. По длине она чуть не в два раза больше Волги. Но берега ее мало населены. И почти всю дорогу будут видны вот такие густо заросшие острова и высокие то серые, то желтые прибрежные горы.
— Матрос Серов! — услышал Гена возле себя зычный голос боцмана.
— Есть матрос Серов! — вытянувшись, ответил Геннадий.
— На бак, к вахтенному, помогать будешь.
— Есть на бак к вахтенному! — повторил он еще громче и бегом бросился к трапу, ведущему на верхнюю палубу.
Он не знал, где бак, но полагал, что где-нибудь наверху. На вторую палубу выскочил возле машинного отделения.
Навстречу вышел длинный Сергей Алферов. Серов кинулся к нему.
— Мне нужно на бак. Где это?
Тот удивленно посмотрел на Гену и не торопясь ответил:
— Бак — это передняя палуба на носу теплохода, перед штурвальной рубкой. Понятно?
Слышавший, что на корабле все приказания начальства выполняются бегом, Геннадий, позабыв про Алферова, кинулся на переднюю палубу.
Матрос Носков, к которому послали Серова, такого же, как и Генка, роста, но покрепче сбит, старше годами и богаче веснушками.
Еще о нем можно было сказать, что он ходил по жизни колесом, любил смеяться, часто и умело рассказывал занимательные приключения о Севере.
У него всегда улыбались не только золотистые глаза, но и вздернутый, весь в веснушках нос, толстые круглые щеки и тонкие, широко разрезанные губы.
Полусогнувшись, он опускал за борт длинную жердь с белыми и черными отметками в футах.
— Двенадцать… Четырнадцать!.. — кричал он, ни на кого не глядя.
— Ты это кому? — спросил подошедший Геннадий.
— Кому надо, тот слышит, — продолжал Носков нараспев. — Четырнадцать. Четырнадцать с половиной… — II, повернувшись к Серову, быстро спросил: — Ты что без дела? Тринадцать… Тринадцать с половиной…
— К тебе послали.
— Очень хорошо. Четырнадцать… Вот, поиграй-ка палочкой. — И сунул в руки Геннадию водомерный шест.
Шест был длинный, но сухой и показался Геннадию не особенно тяжелым. С силой ткнув его в воду с маленьким опережением хода корабля, Геннадий зорко следил за отметками.
— Че-тыр-над-цать… — стараясь подражать Носкову, запел Геннадий. — Опять четырнадцать…
Заметив, что у Геннадия все идет ладно, что работается ему в охотку. Носков отошел к месту курения и уселся у ящика с песком. Вынул папиросу, хотел украдкой подремать. Но на мостике недовольно крикнули:
— Вахтенный, что случилось?
Носков мигом подлетел к борту. Геннадий закидывал шест. Его быстро проносило вдоль борта. Он молча закидывал снова и с тем же результатом.
— Что у тебя, почему молчишь? — с тревогой спросил Носков. — Он чувствовал себя виноватым, что оставил новичка одного. — Онемел, что ли?
— Шест не достает дна, — спокойно ответил Серов. Он был уверен, что в таком случае матросу нечего сообщать на мостик.
— Кричи «подтабань» или «пронос», — приказал Носков.
«Подтабань» было новое, непонятное слово, и Геннадий принял второе.
— Про-но-ос, — запел он после каждого взмаха шестом.
Грело солнце, слепила вода. Шли мимо длинных зеленых островов, с которых тянуло лесной прохладой. Навстречу каравану из крутых обрывов вылетали стайки береговых ласточек и долго с веселым щебетанием кружились над судами.