Славное море. Первая волна
Шрифт:
В одном месте протока расширялась. Здесь капитан Чукреев и разместил флот своего каравана. На берегу, у подножия горы, кто-то разжег костер. Синий столбик дыма сначала подымался вверх, потом расплывался в прозрачное синее облачко, широко стелющееся над берегом, над протокой. «Чайка» подвела кунгас прямо к теплоходу, стоявшему у острова.
— Ты побудь здесь, а я сейчас организую подъем, — сказал Носков и быстро поднялся по трапу на теплоход.
Геннадий остался один. В протоке становилось тесно.
Воздух наполнился гулким людским говором: звонко перекликались шкиперы барж, громко отдавали приказания капитаны самоходных судов, еще окончательно не нашедших себе подходящего места.
Только капитан «Полярного» молча стоял на мостике и внимательно следил за всем, что делалось на других судах. «Полярный» плотно стоял у обрывистого берега острова, и за теплоход можно было не беспокоиться.
Время тянулось долго. Носков все не шел. Геннадии стал беспокоиться и тревожно посматривал на палубу «Полярного».
А Носков снова нажил себе неприятность. Он боялся попасть на глаза командиру и хотел доложить обо всем боцману. В это время на палубе показался старший помощник капитана якут Кривошеий. Носков решил свернуть в сторону и обойти его за кормовой надстройкой. Кривошеий окликнул его:
— Носков, почему не докладываете о выполнении поручения?
Поневоле пришлось вернуться.
Чесночный запах колбасы не спас Носкова. Чуткий на подобные запахи и придирчивый старший помощник хорошо разбирался в этой хитрости и, зазвав матроса к себе, долго отчитывал его.
За это время пароход «Алдан», намереваясь лучше разместить в протоке приведенные им от дамбы последние баржи, близко подошел к теплоходу.
Отходя, он неловко развернул одну баржу. Та на повороте резко толкнула кунгас. Кунгас сильно подался вперед, одновременно круто наклонился на левый борт.
Тяжелый якорь легко сдвинулся с места, гремя лапами, перевалил через чуть заметный бортик и, сильно плеснув, юркнул в воду.
Прямо на глазах оторопевшего Геннадия вслед за ним так же быстро упал в воду привязанный за канат якоря черный бычок.
Геннадий быстро снял с себя фланельку. Рванул застежки брюк так, что по настилу кунгаса со звоном покатились пуговицы.
— Матрос Серов! Отставить! — услышал он властный голос капитана. — Быстро на мостик!
— Сергей Петрович, бычок утонул! Достать надо. Я сейчас нырну.
— Выполняйте приказ немедленно!
Голос капитана на этот раз звучал еще строже.
Обескураженный Геннадий поднялся на палубу, потом, тяжело шагая, направился на мостик.
На душе было неприятно. Давило тревожное раздумье. Сколько глупостей совершил за один день! Пил водку, когда нужно было заниматься делом, опоздал на корабль и вот теперь утопил бычка. Нет, не простит ему теперь капитан. Это опасение особенно укрепилось, когда он увидел рассерженное лицо капитана.
— Вы опять продолжаете свое, Серов? Здесь чертова глубина! Видите, флот делает передвижку, и вас бы накрыло баржами.
— Но ведь бычок же…
— За бычка мы как-нибудь вместе ответим. А вы… ВЫ несерьезно к делу относитесь, Серов. На флоте служить — это значит слушать команду, слушать старших, особенно пока вы молоды. А вы?.. Пока идите, мы подумаем, как с вами быть.
Геннадий ушел в большом унынии.
…Ужин в матросском кубрике проходил весело и потому затянулся.
Кок подал рыбную уху. Антон Сахно попробовал ухи, положил ложку на стол и с невинным видом сказал:
— Неладно у нас что-то. Нас кормят рыбой, а рыбу — закупленным для нас мясом.
— Давай отнесу обратно, — сказал кок и протянул руку к тарелке Антона.
Но тот запротестовал и прикрыл тарелку широкими ладонями.
— Мадам кухарка, уберите пальчики, а то съем. Лучше рыба на столе, чем мясо на дне реки.
Гена чувствовал, как у него начали гореть уши, потом стало жарко затылку и щекам. Он ел, не поднимая лица от тарелки, стараясь как можно скорей покончить с ужином.
Но здоровые люди всегда охотно смеются. Был бы только повод. И матросы дружно поддержали Сахно.
— Да, братцы, была Тихая протока, а теперь название менять надо, — сказал Сергей Алферов.
Обрадованный поддержкой товарищей, Сахно продолжал теперь еще более шумно:
— Ребята, назовем ее Телкиной протокой? Геннадий чуть не со слезами на глазах посмотрел на Носкова. Тот не в пример Геннадию понимал, что ослабить или даже отразить смех товарищей можно, только приняв в нем участие. И он с легким лукавством заметил:
— Почему же Телкина протока? Утонул-то бычок.
— Тогда пусть Быкова протока, — уступил Сахно. Кок принес кофе. Геннадий первым выпил свой стакан и вышел из кубрика. Его догнал Носков.
— Влипли мы с тобой, Генка. Капитан с помощником глядят волком. Боцман совсем разговаривать не стал. Хуже всего, что ребята смехом донимать будут. Ну ничего, это пройдет. Ты пока притихни, потерпи. В Северный порт придем, тогда не страшно. Там, брат, уже Арктика.
Последние слова он сказал так, будто Арктика — это было имя его невесты, к которой он стремится всей душой, да много великих препятствий мешает ему в пути.
«Вот настоящий полярник, — подумал о нем Геннадий. — А мне и Арктика теперь не нужна. Поворачивать домой надо, пока не списали где-нибудь у черта на куличках».
Начатый было за ужином разговор продолжался и в кают-компании. Его затеял радист, маленький, присадистый, похожий на любопытного галчонка Саша Торопов. Но капитан решительно пресек разговор. Саша Торопов с обидой тряхнул черной, в красивых завитушках головой и замолк.
Уходя, капитан пригласил старшего помощника на мостик, и там состоялся решительный разговор.
— Давайте посоветуемся, как поступить с Носковым и Серовым, — предложил капитан.
Кривошеий сделал решительный жест, как бы сметающий их с корабля.