Славное море. Первая волна
Шрифт:
На половине пути Носков увел Серова в сторону от дороги и, выбрав место посветлее, сел.
— Немного отдохнем, чуть-чуть. Геннадий последовал его примеру.
Рука Носкова нырнула в карман, и оттуда показалось горлышко бутылки.
На солнечной полянке Серову сразу стало холодно. Его ведь предупреждали: на корабле нельзя пить. За это могут списать на берег. Так вот что означали слова боцмана о Носкове: «Ты приглядывай за ним, он часто срывается».
— Что, растерялся? — отлично поняв состояние молодого матроса, спросил Носков.
Хитро подмигнув Серову, он выхватил из кармана бутылку и повернул к нему этикеткой.
— Уксус, — громко прочитал ошеломленный Геннадий.
— Правильно. Это не то, что ты думал.
— Зачем это вам?
— Для дела. Давай фуражку.
Без возражений, совсем не понимая, для чего делает, Гена подал Носкову фуражку и пододвинулся ближе.
В руках у Носкова появилась маленькая черная тряпочка. Он густо смочил ее в уксусе и начал протирать на фуражке Серова краба с голубым флажком — эмблему моряков Севера.
Яркая, свежая позолота краба на глазах у Геннадия стала быстро тускнеть, и он потянулся руками, чтобы спасти фуражку.
Но дело уже было сделано, и Носков сам вернул ее хозяину. Потом он, не говоря ни слова, то же самое сделал и со своей.
— Ты не огорчайся, это для пользы.
— Какая же польза из нового старое делать? — чуть не плача сказал Геннадий.
Красивый золотистый краб, которым он очень гордился, совсем потерял свой блеск, будто его только что подобрали в складе брошенных вещей и, не отряхнув от пыли, прикололи на фуражку.
— Старому на море всегда цена выше, — поучительно сказал Носков и с силой швырнул уже ненужную теперь бутылку в кусты. — Там не любят салажат-молокососов: раз на тебе все новое, значит, и сам ты первый раз на палубе. А у кого краб тусклый, того сразу замечают, хоть и не знакомы. И уважение тебе тогда и дружба старых моряков.
Геннадий стал успокаиваться. Ему казалось, что слова Носкова открыли перёд ним в мире моряков новую широкую дверь. Правда, эта дверь была с черного хода. Полученное таким образом уважение старых моряков, конечно, будет незаслуженным. Но все же он признал, что ходить с потускневшим крабом на фуражке, конечно же, почетнее, чем с новым.
Носков понял, что на этот раз победил Серова. Снова хитро подмигнул ему и быстро извлек из кармана вторую бутылку, уже с белой головкой.
Теперь это не вызвало у Геннадия прежней тревоги, будто вся она была израсходована в первый раз. Он только озадаченно покачал головой и, не найдя слов осуждения, спросил:
— А чем закусим?
— А мы рукавчиками, — засмеялся Носков, шутя провел у губ рукавом фланельки и демонстративно понюхал его, как нюхают пьяницы корочку хлеба.
— А впрочем, рукавчик — это присказка. А сказка вот в чем… — И Носков извлек из кармана сверток, в котором были колбаса и хлеб.
— Всегда закусывай колбаской. В ней есть чесночок, а у чесночка приятный запах. Винный дух при нем слабеет.
Пили прямо из бутылки. Носков тянул долго, закрыв глаза от удовольствия. Серов хватил один глоток и вернул бутылку. Зато при закуске они поменялись ролями. Носков отрезал маленький кусочек колбасы и долго жевал его, смакуя. Геннадий же закусывал плотно, помня, что запах колбасы с чесноком отобьет запах вина.
Повторили еще раз. Геннадий выпил тоже немного, но и второй раз хорошо закусил.
В бутылке еще осталось немного вина, однако Носков не стал пить, а вылил его прямо на землю.
— Тебе, наверно, говорили про меня, как про пьяницу, а я вот ее на землю вылил, не пожалел, — сказал он с горькой досадой.
— Нет, еще никто не говорил, — отозвался, хмелея, Серов.
— Ну, еще скажут. Носков закладывает… Носков срывается… А того не поймут, что пить ее матросу надо. Вот ты, к примеру, попадешь потом в торговый флот. За границу ходить будешь. В чужих портах пригласят тебя иностранные моряки выпить. А делают это они неспроста. Может, шпион среди них, и надо им что-нибудь выпытать у тебя. Если ты к вину непривычен, — беда. Сразу язык, как лыко, и начинает болтать. Пьяный любую тайну сболтнешь. А если ты себя раньше как следует проспиртовал, им тебя не свалить. Они сопьются, а ты трезв. Значит, что?.. Тренировка нужна, вот что…
Захмелевший Геннадий, слушая пьяную речь Носкова, не находил в ней ничего смешного или неразумного. Может, действительно, так и бывает. И хорошо, когда тебя никому не удастся споить.
Но сам он считал, что за границу ему не плавать. На флот он пошел по нужде, и неизвестно, кем он еще будет. Ему хотелось только побывать в Арктике, геройски проплыть во льдах. А может… Чем черт не шутит, может, и открыть там что-нибудь. У него появилось желание поговорить об Арктике. И он спросил Носкова, чтобы завязать нужный разговор: — Вы очень любите Арктику?
— А кто же ее не любит? — сразу готовно отозвался Носков. — Арктика — это мечта всех смелых люден. Сплю и во сне вижу.
— Расскажите что-нибудь о Севере. Разрумянившееся от водки лицо Носкова засияло.
Постоянное хитроватое выражение исчезло, и оно стало вдруг мечтательно-вдохновенным.
Он немного помолчал, отыскивая в памяти новое, еще не рассказанное, интересное событие, и начал без вступления:
— Вот такой случай был. Теплоход шел к острову Стадухина. Там была метеостанция, и требовалось заменить зимовщиков. Погода стояла хорошая. Видимость— дай бог всегда в море такую! Команда здесь никогда не плавала, и всем этот рейс казался счастливым. Поэтому и никто не понял, почему вдруг капитан стал мрачнее тучи.
А капитан бывал в этих местах и помрачнел не зря. Не увидел он в море того, что видел раньше на этом месте.
— А что в море можно видеть? Там же одна вода. Носков вздохнул и безнадежно махнул рукой.
— Мало ты знаешь, салажонок. На морских дорогах, как и на земле, тоже есть вехи. Остров, например, какой-нибудь, мель подводная, которую моряки по цвету воды видят.
— Значит, капитан такую веху не увидел? — спросил Геннадий, чтобы вернуть Носкова к прежней нити разговора.
— Вот именно, веху. Остров там должен быть. Плывут час, другой, а его нет. Тут помрачнеешь. Зашел капитан в рубку к штурману испрашивает: