Славное море. Первая волна
Шрифт:
…Сразу после завтрака Носкова вызвали к капитану. Геннадий последовал за ним.
— Давай вместе пойдем, — предложил он Носкову.
— Тебя же не звали?
— Все равно. А вдвоем знаешь как хорошо с капитаном разговаривать. И он особенно нажимать не станет.
Носков, не глядя, нашел руку Геннадия и крепко пожал ее.
— Спасибо, Генка, хорошая у тебя душа. Только ты и один ни черта не бойся. А капитан мне ничего не сделает. Матросов у него лишних нет, заменить некем.
Они сговорились, что Геннадий останется на палубе и будет ожидать Носкова.
Ждать пришлось долго. Геннадий присел на ящик у машинного отделения и без всякого интереса смотрел на плывущий мимо корабля берег со скудными зарослями мелкой лиственницы. На берегу теперь не было птичьего щебетания. Только в устье маленькой боковой речки озорно кричали гнездующие там чайки.
На палубу вышел Юсуп, потянулся, посмотрел на берег и подсел к Геннадию.
— Тут, пожалуй, и людей-то нет, — показав на берег, сказал Геннадий.
— Где дело есть — там люди есть. Где дела нет — зачем людям жить? — со спокойной уверенностью отозвался Юсуп.
Через реку, впереди теплохода, тяжело взмахивая крыльями, пролетел одинокий гусь. Матросы смотрели ему вслед, пока он не затерялся где-то в долине неширокого притока Лены.
— Му-удрый гусь, — покачал головой Юсуп и засмеялся.
Он понимал, что Геннадий волнуется за Носкова, и пытался, как мог, развеселить его.
— Почему мудрый? — без особого интереса спросил Геннадий.
— Он дважды рожденный.
Слова Юсупова не дошли до Геннадия. Он сидел безучастный к разговору, словно не слышал.
— Не понимаешь? — Юсуп сильно тряхнул его за рукав.
— Не понимаю!
— Ой, Генка, как дальше жить будешь? Первый раз он рожден яйцом, а второй раз гусем.
Дверь каюты капитана открылась. Вышел Носков. Лицо его было виноватое, растерянное. Он медленно поднял левую руку и крепко сжал подбородок. Так и двигался, никуда не глядя, ушедший весь в себя, как бы обдумывая сделанное ему важное предложение.
— Ну, как там? — кинулся к нему Серов.
— Все благополучно, Генка. Списали, — с горечью сказал Носков. Но, увидев Юсупа, вдруг подобрался, с достоинством кивнул в сторону каюты капитана и уточнил: — Мы разошлись с ним, как в море корабли. — Однако не выдержал взятого тона, опустил плечи и грустно добавил: — А жаль. С вами расставаться, ребята, жаль…
У Геннадия сжало горло. Он вспомнил, с какой любовью Носков рассказывал ему о Севере, о морских походах, прославленных полярниках. А последний разговор в Тихой протоке, где Носков просил его не обижаться на смех товарищей, потерпеть. «Нам бы только до Северного порта дойти. А там, брат, Арктика», — вспомнил он слова Носкова.
«Надо ему помочь, — думал Серов. — А если нет — уйти вместе с ним. Вдвоем будет легче».
Никому ничего не говоря, он бегом пустился к каюте капитана.
В каюте было все так же уютно. Стены и мебель, отделанные под красное дерево, мягко отражали свет. Но Геннадию сейчас все это казалось холодным, чужим.
— Зачем вы списали Носкова? Списывайте и меня с ним тогда! — выкрикнул Геннадий.
Капитан сидел в кресле и молчал.
— Я уйду с Носковым, дайте расчет! — горячился Геннадий.
— Вы… посоветовались об этом со своей матерью? Или с учительницей, которая просила боцмана и меня взять вас с собой? — спросил он холодно.
С силой уперся левым локтем в стол и оттолкнулся. Кресло, мягко скрипнув, повернулось.
Лицо капитана было холодное, чужое, и у Геннадия тревожно забилось сердце. «Мама! Как ей потом жить? И чем ей объяснишь свое бегство? А Антонина Петровна? Оказывается, она ходила к капитану просить. И вот она узнает, что он сбежал…»
— Вы плохой матрос, Серов, — сказал капитан гневно. — Вас требовали списать еще в Чернорецке. Я оставил вас потому, что матросский коллектив может сделать вас хорошим человеком. А Носков?.. Чему он вас научит? Водку пить!
— Он хороший человек! — запальчиво крикнул Геннадий. — Вы его как следует не знаете.
— Носков слабый человек. Хорош только тот, кто полезен делу, на кого можно положиться. Не до славы, до дела охочие люди нужны Арктике.
— Но…
— Матрос Серов, никаких но! Здесь командую я, — сурово сказал капитан, — и мои приказы не обсуждают!
«Теперь, наверно, за мной очередь», — уходя от капитана, подумал Геннадий.
…«Чайка» уже подошла к берегу. Косые, по-утреннему веселые лучи солнца золотили коричневую столетнюю деревянную церковь, новенькие жилые дома с синими окнами и низкие лиственницы вокруг них.
Матросы тоже с грустью смотрели, как затерялся на пристани Носков.
Маленький Юсуп Шадаев навалился грудью на барьер и шумно вздохнул.
— Жаль парня, — сказал он, не отрывая глаз от берега. — Так любит море и не может попасть туда.
— Как не может попасть? Он море, как свою каюту, знает, — заступился за товарища Геннадий.
— Знает от других! По книгам изучил.
— Он же так интересно рассказывал! — не сдавался Геннадий. — Как не побывал, если так говорит?
— Рассказывать он умеет. И мы его слушали, когда первый год плавали. А вот сам попасть не может. Обязательно начудит что-нибудь по дороге.
Все случившееся в этот день и особенно раскрытая тайна Носкова взволновали Геннадия. Но он не осудил товарища, не разочаровался в нем. Занимательно рассказывая о море, Носков никогда не говорил о себе, как участнике событий. За что же упрекать его? И Носков становился для Геннадия героем, героем своей большой несбыточной мечты. «Бросил бы он свою водку к черту, — подумал Геннадий, — и сбылась бы его мечта, открылись бы ему просторные морские дороги».
С уходом на берег Носкова Гена загрустил. Не друживший раньше ни с кем, кроме Носкова, он теперь стал часто уединяться, подолгу просиживать где-нибудь в стороне.
Матросы старались развлечь его, как могли. Однажды Сергей Алферов повел Геннадия в машинное отделение, в котором тот до этого еще не был.
Генку удивило, что машин здесь не одна, а две главные, да еще мотор и запасной паровой двигатель. Вдоль главных машин бегают вахтенные с масленками.
— Ну, как тебе у нас? — спросил Сергей.