Славные парни. Жизнь в семье мафии
Шрифт:
Еще был один букмекер, который сделал целое состояние, работая в "Сьюите". Генри все для него делал. Жена и дети парня жили во Флориде, и он содержал десять любовниц в Нью-Йорке.
Моя подруга намекнула, что он смог бы подбросить немного деньжат для меня и детей теперь, когда Генри нет с нами. Он же предложил мне с детьми пойти и усесться в полицейском участке, до тех пор пока копы не назначат мне пособие.
Таков был менталитет этих людей. Я продала часть вещей, которые мы украли из "Сьюита", Джерри Асаро, важной шишке. Он был другом Генри и состоял в семье Боннано.
Денег я от него так и не дождалась. Он забрал товар и не заплатил ни цента. Я читала о том, что эти парни заботятся друг о друге, когда попадают в тюрьму, но на деле этого не замечала. Они не станут помогать, если не обязаны. При том, что я осознавала себя частью семьи - а мы ею и были - деньги ниоткуда не поступали. Спустя некоторое время Генри пришлось зарабатывать деньги в тюрьме.
Проживание в тюрьме обходилось ему в пятьсот долларов в неделю. Он нуждался в деньгах для охранников, особой еды и привилегий.
Каждый месяц он отсылал мне чек управления по делам ветеранов на шестьсот семьдесят три доллара, которые получал за посещение школы. А уже позже присылал мне немного денег, после того как начал тайком торговать в тюрьме. Но деньги эти давались нелегко, к тому же мы оба рисковали.
Первые два года мы жили с детьми на Вэлли-Стрим, но всегда находились в доме моих родителей. Там мы обычно ужинали, а Генри каждую ночь звонил по междугороднему, чтобы поговорить с девочками.
Девочки знали, что он сидит в тюрьме. Сначала мы им сказали только то, что он преступил закон. Я сказала, что Генри никому не причинял зла, но ему не повезло, и его поймали.
Им тогда исполнилось восемь и девять лет, так что я сказала, что Генри поймали за игру в карты. Девочки знали, что играть в карты плохо.
Даже позже, когда девочки повзрослели, им и в голову не приходила мысль, что Генри и его приятели - гангстеры. Им ничего не говорили. Они просто принимали то, что делали отец и его друзья.
Я не знаю наверняка, что было им известно в детстве, но уверена, что они не считали дядю Джимми или дядю Поли рэкетирами. Они видели в Джимми и Поли щедрых дядек. Они ведь встречались с ними лишь по радостным событиям - на вечеринках или свадьбах, на днях рождения - и те неизменно приходили с множеством подарков.
Они знали, что отец и его друзья играли в азартные игры, что запрещалось законом. Знали и то, что в доме хранились краденые вещи, но насколько им было известно, у всех знакомых в доме хранились краденые вещи.
Но несмотря на это, они понимали, что Генри совершает что-то противозаконное. Генри никогда с гордостью не рассказывал о своих делах. Никогда не хвастался своими поступками, в отличие от Джимми, который говорил при детях.
Помню, как однажды Рут вернулась от Джимми, где смотрела телевизор с Джесси, младшим сыном Джимми. Она рассказала, что Джесси, которого Джимми назвал в честь Джесси Джеймса, хвалил воров и ругал полицейских из телевизионной программы. Рут не смогла этого перенести. По крайней мере, мои дети, став взрослыми, не станут поощрять преступников.
Моя мать внешне спокойно приняла заключение Генри, но она никак не могла понять, отчего мне постоянно приходилось его навещать. Она считала, что я рехнулась. Она видела, как тщательно я готовилась к своим поездкам.
Она видела, как я покупаю всевозможные продукты, мыло, бритвы, кремы для бритья, одеколон и сигареты. Для нее поездки не имели смысла. Но она, конечно, не знала, что я помогаю Генри проносить в тюрьму товар, чтобы он мог заработать немного деньжат.
Поначалу я чертовски нервничала, но Генри детально разъяснил, как следует себя вести. Он сказал, что все жены проносят передачи.
Начала я с передач с оливковым маслом, импортными сухими колбасами и салями, сигаретами, бренди и скотчем, но вскоре я уже проносила небольшие пакетики с марихуаной, гашишем, кокаином, амфетаминами и метаквалоном. Генри договорился, чтобы поставщики приносили товар нам на дом.
Чтобы пройти тюремную проверку, я зашивала еду в мешки и привязывала их к телу. Охранники обыскивали наши сумки и заставляли проходить через металлоискатели, пытаясь найти оружие или ножи, но этим и ограничивались.
Если только не заворачивать еду в фольгу, то можно было пронести целый супермаркет под пальто. Я надевала дождевик, под которым с головы до пят была увешана сэндвичами и салями.
Бутылки бренди и виски я прятала в паре больших и широких сапог, которые купила специально для того, чтобы пройти мимо охраны. Я купила гигантский лифчик пятого размера и пару подвязок, чтобы пронести наркотики и таблетки.
Я входила в комнату посещений неуклюжая, как железный дровосек, но охранники не обращали внимания. Я отправлялась прямиком в дамский туалет, снимала с себя все и приносила на один из длинных столов, где меня поджидали Генри с девочками.
Нам не разрешалось проносить съестное в комнату посещений, но каждый стол ломился от домашней еды. Стоило пронести еду в тюрьму, как уже не возникало никаких проблем.
Охранники нас не беспокоили. Это походило на детскую игру. Когда я увидела, как обстоят дела, то поняла, что мне не придется сильно беспокоиться о том, что я могу попасться. Генри рассказал, что большинство охранников в комнате посещений состояли на "зарплате". Каждый получал по пятьдесят долларов в дни посещений, чтобы просто смотреть в другую сторону.
Однако большинство жен нервничало. Одна женщина так боялась тайком пронести передачу, что натурально тряслась. Мне пришлось сделать это вместо нее. Она осталась снаружи с детьми, а я пронесла её передачу.
Я подложила её вещи к моим и вошла внутрь. Женщина едва не расплакалась, опасаясь, что меня поймают. Когда я вошла, то посмотрела, что же она принесла. Я не могла поверить своим глазам. Пакетик женьшеневого чая, баночка с кремом для бритья и лосьон после бритья. И из-за этого она тряслась.