Славянин. Десятник особой сотни
Шрифт:
Егор пришел в себя первым. Обведя взглядом товарищей, спросил Вольрада:
–Что скажешь?
–Через трубу просочились. Ф-фух! Едва сдюжили.
–Слушай, скажи чем отличается черт, от других персонажей сей реальности?
–Не ко времени вопросы задаешь! Ну, уж коль задал… Он всегда делает только зло,.. он вообще не способен помочь смертному. Вот хоть в пример леший, тот может завести человека в чащу, но он же, ежели знать как себя повести, и ягод поможет набрать, дорогу домой укажет. Водяной, тот несмотря на все его коварство, готов ради прикола нагнать рыбы в сети рыбаков
Перенацелил вопрос:
–Илья?
Монах поразмыслив, ответил:
–Лихой, ты же знаешь, я на Руси человек пришлый, но скажу прямо, эту нечисть мог к вам занести только византийский колдун, на худой конец, его ученик. Обычно в таких количествах нечистые собираются на перекрестках, в пустых нежилых строениях и на чердаках домов. А здесь, вишь ты, деревню от жителей вычистили, собрали нечисть в большом количестве и в положенный час на нас и бросили. Нас здесь поджидали, Лихой. И не ошибусь, если скажу, что колдун еще рядом.
–Лис?
Заместитель уже вполне оклемался, зыркнул на командира, проронил:
–Батька, откуда ноги растут, нужно искать в Чернигове.
–Обоснуй?
–Привет тебе от Прозора.
По большому счету он прав, но зачем Чернигову какой-то курский десятник. Слишком все мелковато смотрится, да и не вяжется. Прозор, что? Прозор, это личная неприязнь и желание поквитаться, остальное – пф-фх! Мыльный пузырь. Через обуявшие мысли пробился голос бывшего мельника.
–Батька, здесь все нужно дотла сжечь, до лысой плеши.
Утомленно кивнул. Светает. Через пустой оконный проем было хорошо видно наступление утра. Добрый народ собрал в десятке. Когда в себя пришли, сбросились командиру одежей. Как говорится: «С миру по нитке – голому рубаха». И ведь ни один не заикнулся про его волчью ипостась. Приучил считать, что у каждого свои недостатки. Теперь все знают, имеет свой «недостаток» и он. А что волк, так это личное дело – не путать с общественным.
* * *
Кто бы знал, как он задолбался за последний год, быть скорой помощью для других. Вот и снова Курск, и опять приехали под вечер. Большая рыночная площадь пустовала по причине неурочного часа. По вечерней поре торговые ряды обезлюдели, а торговые точки закрылись. От площади разбегались вкривь и вкось улицы, дома на которых, островерхими крышами тянулись к небу. Давно удивляться перестал. Вроде как и классическая, славянская Русь «вокруг», а всеж на привычный, книжный вариант, не похожа.
По довольно узкой дороге проследовали в свой конец. Перед распахнутыми воротами, Лиходеев первым соскочил на землю, взяв коня под уздцы, потянул за собой. Сегодня отдыхать, только отдыхать. Никакая с-сука не заставит его куда-то переться на ночь глядя.
–Привет Воробей! – первым поздоровался с мальком, вышедшим встречать утомленных бойцов. Принятое им решение сразу
Мелкий, переминаясь на месте, что на него совсем не походило, смущенно поглядел в глаза отца-командира.
–Батька, а в чем это ты одет?
–А! Не бери в голову, сейчас так модно.
–Ага.
А глаза отводит, бесенок мелкий. Та-ак, опять какая-то свинюка маячит на горизонте. Интересно, кто в этот раз ее ему подложит? Хотелось хоть иллюзорно, еще чуть-чуть побыть без проблем. Прибывший народ походя трепал общего ребенка по заросшей макушке, тем самым здороваясь и выражая свою привязанность. На подворье началась повседневная суета и рутина прибывшего на зимние квартиры подразделения. Смилостивился над пацаном.
–Ну? Докладывай.
–Батька, там эта…
Снова потупился, не зная с чего начать.
–Чего ты мямлишь?
Егор сам повел жеребца к коновязи, привязал его уздой к перекладине. Конь тут же потянулся губами к воде. Оглянулся на Воробья. Казалось, еслиб умел говорить, потребовал от малого обиходить запыленную тушу.
Десятник подбодрил словом:
–Докладывай.
Речь из мальца плеснулась, как очередь из ствола пулемета:
–Как вы уехали, на второй день с утра прибежала девка. Вся в слезах, сказывает до тебя. Напали на них ночью. Я справился. И правда! Тати все семейство боярина Бурдуна под корень вырезали, а усадьбу сожгли.
–Подожди-подожди! Бурдуна? Так они ж в самом граде жили.
–Ну, да-а! Только в той стороне града, где землю сам князь, боярину или вою пожаловать может. Потому и боярское подворье рядом с пустырем находилось, да и остальные соседи не все и не всегда на месте… Так я ее у нас оставил. Ничего?
–Молодец. Где она?
–В избе. Все время плачет. Умаялся с ней!
–К Желане б отвел?
–Ни в какую, уперлась, из хаты никуда. Не знаю, в уборную ходит, аль нет, и не ест ничего.
–Ну, веди.
Внутри родной избы было опрятно. Стол чистый, выскобленный, пол подметен, ставни на окнах открыты, в них поступал прохладный воздух со двора. Под притолокой торчали ветки полыни и можжевельника. Малек свое дело знает, не зря хозяйский хлеб ест.
За спиной слышалось сопение, прозвучала подсказка:
–В твоей светелке наверху.
–Почему в моей? – хмыкнул Егор.
–Так уж пришлось. – Был ответ.
Девочка лет двенадцати с толстой русой косой, одетая в обычную расшитую рубаху и поневу, подобрав ноги, и обхватив руками колени, из-под набрякших от слез век следила за вошедшими. Егор подошел к лавке, присел на корточки, без должной жалости в голосе представился:
–Я Лихой. Рассказывай.
Рассказ у Милолики вышел сумбурным. Молодому красивому мужчине, чем-то отдаленно напомнившему ей кого-то, смутно знакомого, передала все о чем просил ее покойный отец. Лихой задавал вопросы, она, как могла на них отвечала.
–Значит так, – подвел он итог разговора, – поживешь пока здесь. Никого не бойся, тут всюду мои вои, они добрые. Если уедем, Воробей отведет тебя к Желане. С ней не пропадешь. Сейчас поешь. Воробей, пожрать готово?
–Найдем.
–Вот. После наших в баню сходишь. Воробей!