Славянский «базар»
Шрифт:
Когда половина зэков, из тех, кому было положена свиданка, прошла через руки дубаков, Крапивин взглянул на часы. Задерживались. Он бросил взгляд на стоявшего в сторонке Карла и вышел через КПП. Азарт шмона тут же угас. Досматривали проходивших быстро и поверхностно. Мальтинского пропустили, пройдясь руками по бокам всего лишь один раз.
Отец Карла встретил сына в комнате отдыха. Оформлена она была местным художником, считавшим, что умильный сельский пейзаж во всю стену – лучшее украшение для подобного заведения. Пейзаж был выполнен любовно, в стиле фотоживописи. Выписан был каждый прут плетня, увешанного глиняными кувшинами. Однако художник не удержался и от фиги в кармане – пугало на огороде разительно напоминало зоновского «кума». Во всяком случае, все зэки сходство признавали.
– Заждался, – сказал Карл Иванович, отступая на шаг, чтобы лучше рассмотреть сына.
Разумовский-старший всегда был сдержан в эмоциях, за всю жизнь он ни разу сына не обнял, хотя никто не мог усомниться в том, что он его любит.
– Ну как? Не похудел? – заулыбался Карл, крепко пожимая руку отцу.
– Тебя ничто не изменит. А подлецу все к лицу, – сказано это было без злобы и без укора. – Пошли.
Карл легко подхватил две тяжелые сумки, привезенные отцом, и с ужасом подумал о том, как папаша тащил их на себе от вокзала – с его то деликатными руками виолончелиста.
– Мне родственники твоих… коллег-односидельцев, – наконец придумал нужное, но не обидное слово музыкант, – помогли донести. Когда узнали, кто мой сын, то все на себе потащили. Ничего взять не позволили. Тебя здесь ценят больше, чем главного дирижера в нашем оркестре.
Карл даже не стал спрашивать, чьи именно родственники подсобили.
Карлу и его отцу досталась самая лучшая комната. Карлу нравилось, что из окна здесь была видна воля: городская промышленная окраина, а за ней поле и лес. Хоть и прикрывали стекла реснички – металлические сварные жалюзи, но, пригнувшись, можно было полюбоваться на открывающийся пейзаж. Такой же, только с более низкой точки, открывался и из заводского цеха. Там, если повезет, можно было одним глазком увидеть забредшую на пустырь позагорать девушку. Местные красавицы иногда специально приезжали сюда, зная, что за ними наблюдают жадными глазами изголодавшиеся по женскому телу зэки.
Разумовский-старший выкладывал на стол привезенное: блок сигарет, конфеты, фрукты, завернутое в серебристую фольгу запеченное мясо, хлеб, выкатил продолговатую зеленую дыню. Карлу тут же вспомнилось детство.
– Я занесу в холодильник то, что может испортиться, – Карл взял пакеты.
Отец почему-то дыню откатил к себе. На кухне вовсю кочегарила электроплита. Матери, сестры, жены осужденных готовили снедь для изголодавших за колючкой родственников. Мальтинского Карл не встретил ни в коридоре, ни в комнате отдыха. Насчет того, что деньги пропадут, смотрящий не беспокоился. Главное, что удалось пронести их в КДС. Родственники, приехавшие проведать зэков, поневоле стали людьми ушлыми, практически все умудрялись пронести с собой спиртное. Но пить, пока большая часть ментов находилась на дежурстве, не рисковал никто.
Не надеясь на отца, Карл договорился со старшиной свиданки, чтобы тот подогнал пару бутылок водки. Ближе к ночи, когда за окном уже перестали громыхать железные ворота, выпускавшие отдежуривших свое дубаков, постояльцы свиданки оживились. В такое время редко кто совался сюда без надобности.
Старшина свиданки, низкорослый зэк с погонялом Плюш, полученным за мягкие, как пух, густые рыжие брови, постучался в комнату к Карлу, подобострастно кивнул отцу смотрящего и поставил в тумбочку две завернутые в газеты бутылки водки.
– Если надо будет, еще подгоню, – пообещал старшина.
– Не суетись, – ответил Карл, – отец много не пьет, а сыну нельзя пить больше, чем родитель себе позволяет.
Разумовский-старший хитро подмигнул сыну, мол, и я кое-что припас. Он поставил вытянутую дыню на попа, вставив один ее конец в неширокую мисочку и срезал верх. По комнате тут же распространился терпкий запах коньяка и позабытый в заключении аромат дыни.
– Хитро, – похвалил Карл, а сам подумал о том, что отец только чудом не попался при досмотре: «Наверное, менты просто не подумали, что батяня смотрящего решится пронести кир таким примитивным способом».
– Я коньяк в нее шприцом впрыскивал. Прямо в поезде перед прибытием, раньше боялся, коньяк мог всосаться.
Разлили напиток по стаканам, в недрах дыни из хорошего армянского коньяка получилось что-то напоминающее ликер, да и градусов поубавилось, чокнулись.
– Как твоя виолончель поживает? – поинтересовался Карл, о друзьях-коллегах отца он не знал ровным счетом ничего.
– Играет, но погода сейчас такая, что у нее голос сел. Хоть и жарко, а влажность большая, – как о живом существе, говорил об инструменте музыкант, – не итальянский у нас климат. Не думал не гадал мастер, куда его работу занесет.
– За мастера и выпьем, – предложил Карл.
Но не успели стаканы сойтись над столом, как в дверь постучали. Заглянул Мальтинский:
– Выйдешь?
– Нет, это ты заходи.
Карл представил своего знакомого отцу, усадил его, налил конька, настоянного на дыне. Мальтинский явно сомневался, может ли он при отце передать деньги Карлу.
– Мы за мастера пьем, который инструмент создал… – И смотрящий рассказал о виолончели своего отца, а когда уже выпили, запросто спросил: – Принес? С собой?
– С собой.
– Тогда выкладывай.
Мальтинский полез в карман и положил на стол скруток купюр.
– Вот, – Карл подвинул деньги к отцу, – подарок тебе решил сделать. Ты уж сам придумай, что купишь. А Семен помог мне их сюда пронести. Если бы не он, забрали бы менты деньги, а мы бы с тобой еще ох как долго не увиделись. В последний момент меня выручить успел. Я их уже и выкинуть незаметно не мог.
Отец принялся отказываться, но не очень настойчиво.
– Спрячь только, на выходе тоже шмонать могут.
Пока Карл запрятывал-маскировал деньги в отцовском пиджаке, Разумовский-старший уважительно обратился к Мальтинскому:
– Очень рад познакомиться с другом моего сына.
Ни шерстяной, ни смотрящий не стали разубеждать старого музыканта, что друзьями они не могут быть по определению. Пусть приятно заблуждается. Да, не бывает на зоне друзей, тут каждый сам за себя. Случается, что мужчины, пробывшие рука об руку за колючкой по пять, а то и более лет, делившие по-братски скудный харч, встретившись потом на воле, даже не знают, что и сказать друг другу. Кивнут, вяло пожмут руки и разбегутся в разные стороны, даже не обменявшись телефонами.