Славянский «базар»
Шрифт:
Мальтинский задержался, но только потому, что Карл почувствовал: тот понравился отцу. Сидели, пока не кончился коньяк в дыне и не разошлась по стаканам одна бутылка водки.
– Извините, – спохватился музыкант, – что мы вас задерживаем. К вам тоже родственники приехали. Они вас ждут, волнуются. Наверное, вы долго не виделись.
Карл наступил под столом Мальтинскому на ногу, мол, фильтруй базар, думай, что говоришь, отец не в курсах.
– Сестра ко мне приехала. Мы с ней от разных отцов. Раньше отношения с ней были неважные, но все же помнит, приезжает.
– Она у вас красивая, –
– Красоту сестры мало кто из братьев замечает. – Мальтинский поднялся.
Карл вышел с ним в коридор. На лестнице закурили. Пара мужиков, дымивших на площадке, тут же погасили сигареты и, проявив уважение к Карлу, поспешно слиняли.
– Хороший у тебя отец. Любит он тебя. Наверное, и ему несладко живется, но виду не подает.
– Старик классный. Но я не в него пошел, для моего родителя он слишком доверчивый.
– Люди от искусства всегда живут в выдуманном мире. Так им легче. Они видят мир не таким, как он есть, а таким, каким его придумали сами.
– А ты? – поинтересовался Карл.
– Я совсем другой. Я ни в детстве, ни в юношестве стихов не писал. Зато считать научился раньше, чем писать и читать. Поверишь ли, научился арифметике, играя в карты. Там без счета пропадешь. Всегда по математике первым в классе был. Моя учительница меня всем в пример ставила. На олимпиады посылала. Я потому в экономический и пошел. У меня в голове счетная машина, а не мозги.
– Вот как судьба распорядилась, – засмеялся Карл, – если бы ты в другой вуз подался, не тянул бы сейчас срок.
– Как знать. Может, гуманитарная наука меня еще круче припечатала бы. Девочки, выпивка, дурь… – отвечал Мальтинский. – Стукачок среди тех, кто на свиданке, есть?
– Стукачок всегда найдется. И вычислить его несложно.
– Кто?
– Не скажу. Стукачи тоже разные бывают, один из любви к самому занятию в штаб бегает, таких сразу кончать надо, другой по глупости лишнее болтает, третий – от безвыходки стучит: прижать на зоне легко, многие ломаются. И тут уж главное его искусство – лишнего не сказать начальству. Так, кое-что, то, о чем дубаки и сами знают. Такой стукач пусть живет. Все мы люди. Его уберешь, другой появится.
– Ты знаешь, кто стучит?
– Конечно. Смотрящий все знать должен. Думаешь, просто так шмон устроили? Знали, что я бабки понесу.
– Почему тогда меня почти не обыскивали?
– На зоне много всяких «почему» случается, – Карл зевнул, прикрыв рот ладонью.
– А если бы их нашли у меня?
– Ты бы сказал, чьи хрусты нес?
– Нет.
– Не зарекайся.
Мальтинского догнал страх, которого он почти не испытывал, идя на свиданку. Понял, что и смотрящий, и даже хозяин зоны не всесильны. Какой-нибудь непонятливый дубак мог все испортить, найти недозволенные к проносу деньги. Засветить их прилюдно.
«И отреклись бы от меня все. А потом бы и отыгрались. В лучшем случае пошел бы на лесоповал – баланы катать. В худшем бы нашли бы меня мертвым. Хозяину что? Он бы и с моим компаньоном дела вертел бы, уже крепко спелись».
В глазах Семена Борисовича мелькнула собачья угодливость от страха перед смотрящим. От возможной беды всегда хочется откупиться. Но Карл этого не заметил, он смотрел на тусклую лампочку, забранную в решетчатый проволочный абажур.
– Ты отца пригласил, а мог бы и так устроить, чтобы тебе, как мне, бабу под видом сестры подослали.
– Мог бы. Деньги заплатил и гуляй. Но отца давно не видел.
– Если хочешь, мою «сестру» попользуй. Ей все равно с кем трахаться, – предложил Мальтинский.
Карл перевел взгляд с лампочки на шерстяного.
– Не жалко?
– Не убудет же с нее. Она за это деньги на фирме получает. Забавная баба, многое умеет.
– Подумаю.
Карл задумчиво прикурил новую сигарету от короткого окурка, точным щелчком отправил его в урну. Выпускал дым четкими кольцами, они поднимались к лампочке и там, подхваченные горячим воздухом, размывались.
– Пошли, – произнес смотрящий.
Мальтинский зашел в свою комнату, женщина полулежала на кровати, читала толстый журнал, оторвала взгляд от страницы. Завидев Карла, запахнула халат, наброшенный на голое тело, и дежурно улыбнулась. Семен Борисович выразительно посмотрел на свою подругу, и та все поняла – перед ней человек, которого нужно ублажить, полы халата вновь разошлись, стоило только женщине разжать пальцы.
– Я вас оставлю, – Мальтинский, пятясь, покинул комнату.
Он стоял в коридоре, караулил дверь, прислушивался к звукам, доносившимся из-за нее. И думал о том, что еще совсем недавно не был способен на такое. И уже не знал, на что станет способен, выйдя на волю.
Карл вышел из комнаты. Даже не глянув на Мальтинского, направилась в душевую женщина. А дальше все прошло, как обычно бывало на свиданках. Подруга Мальтинского и словом не вспомнила о том, что произошло, вернувшись из душа, принялась с рвением ублажать его, свежая, пахнущая дорогим мылом.
Все хорошее рано или поздно кончается. Вновь потянулись для Семена Борисовича однообразные дни зоновских будней, но он почувствовал, что стал другим человеком. Сломалось в нем что-то. Сломалось на мелочи. Раньше он ни за что бы не предложил другому женщину, принадлежавшую ему. Пусть купленную, но его. Соломинка ломает спину верблюда, если он нагружен сверх меры. Мальтинский по-прежнему приветствовал Карла, когда тот заходил в шушарку, давал ему почитать журналы, книги, говорили они про искусство и жизнь. Но в душе Семен Борисович уже ненавидел смотрящего. Уважал, но ненавидел. Потому как чувствовал свою перед ним слабость.
Хозяин сдержал свое слово, ускорил освобождение Мальтинского, правда, не совсем так, как тому мечталось. Думал, вначале пойдет на вольное поселение, а там и на условно-досрочное. Подполковник Крапивин распорядился иначе. Вызвал Мальтинского к себе и со строгим лицом сообщил осужденному, что грядет амнистия. Много о ней слухов по зоне ходило. И даже в самых безнадежных осужденных вселяли эти слухи надежду.
Для зэка ложная надежда на освобождение – самое страшное. Лучше точно рассчитать свои силы, знать день, когда распахнутся перед тобой ворота неволи, и не питать иллюзий. Куда страшнее почувствовать, что освобождение близко, а после разочароваться. Не один осужденный уже спекся на этом.