Славянский «базар»
Шрифт:
– Подробности секса и извращений меня не интересуют.
– А что я еще могу знать? Для другого меня и не приглашают. Попадаются, правда, идиоты, которые пытаются всю свою жизнь рассказать или напоить зачем-то. Так мне от них блевать хочется, – Клара нервно качнула бутылку, высосала из нее еще немного пива. – Мерзкий он, хоть и обходительный не в меру. Даже деньги, и те в конверте отдал.
– Кто?
– Я почем знаю? Он мне своего имени не называл, а я и не спрашивала.
– Он араб? – без особого интереса спросил Карл.
– Мне тоже вначале так показалось, а потом…
– Что, необрезанный?
– Я всяких повидала. Тут меня не проведешь. Обрезанный,
– Как именно?
– Объяснить не могу. А тебе этого и не понять. Поверь уж профессиональному чутью. Иностранец, даже самый задрипанный поляк или румын, трахается спокойно, как свободные люди. А советский так, словно боится, что в любой момент его могут застукать. Уж не знаю кто: жена, мама, дети, начальник? Молодые, кто Советского Союза почти не помнит, уже другие в постели. Вот и твой молодой друг может это подтвердить. Ты же не боишься, что тебя застукают?
Бунин набычился.
– Значит, советский он? – Законный старался выглядеть спокойно, но блестящая зажигалка вертелась в его пальцах быстро, как булава в руках у жонглера.
– Я даже ради интереса попробовала его раскручивать. Ну, знаешь, как это бывает. Сама слова всякие говорю, завожусь как будто. Самой-то все его суетливые движения до сиреневой звезды. Чувств никаких, атрофировались еще в детстве, когда отчим меня первый раз изнасиловал. Царство ему небесное, зла не держу, бог ему судья, а не я. – Клара глотнула пива. – Обычно мужики, стоит их хорошо завести, с катушек слетают, тоже в ответ чушь всякую несут или хотя бы «быстрей», «медленнее» командуют. Ну, думаю, посмотрим, на каком ты языке «шпрехать» станешь? Какие колыбельные тебе мама над люлькой напевала? Бывает, крутые московские начальники, особенно из тех, кто истинно русских из себя корчит, когда кончают – по-украински, по-белорусски, а еще чаще на тарабарщине какой-нибудь кавказской лопочут. Я уж специально и с ритма сбивалась. Так он ни слова не сказал, словно немой, а взял меня, схватил руками и, словно куклу, тряхнул так, что у меня всякая охота к дурацким экспериментам отпала. Думаю, пошел ты на хрен, сто раз нерусский, чтобы я из-за тебя синяками покрылась, как плесенью. Хочешь молчать – молчи. Мне-то какое до тебя дело? Когда выдохся, валяться не стал, сунул в зубы мне конверт с баксами и на дверь показал. Мол, вали отсюда.
Бунин почувствовал, что с Карлом Клара позволяет себе быть непосредственной, не рисуется, не манерничает.
«Развязная, но неглупая и наблюдательная, невредная сучка. Попала бы в другую жизнь, могла бы стать неплохой журналисткой. Там тоже развязность и наглость в цене. Талант, он погибнуть не может. Он только трансформируется под влиянием обстоятельств».
– Соблазнил ты меня пивом, Карл. У меня дурной характер, если до обеда хоть каплю алкоголя попробую, то потом организм требует добавлять, к вечеру непременно напьюсь. Мне только после обеда пить можно. Тогда все спокойно проходит. Вот как.
– Ты это знала, когда бутылку в руки взяла.
– Я женщина слабая, – вздохнула Клара, – ты от меня, не могу понять, чего хочешь, а отказать не могу.
– Что-нибудь в номере странное видела?
Клара задумалась:
– Странного, считай, ничего. Хотя, ты знаешь… для мужика у него идеальный порядок в номере. Будто и не живет там никто. Грязные носки на полу не валяются, трусы в ванной на змеевике не висят, даже брюк на спинке стула, и тех не видела. Он меня как в халате встретил, так в халате и выпроводил, даже помыться толком не успела. Я для него, наверное, тоже что-то вроде мусора, скомканной бумажки на полу. Выбросил за дверь и – порядок.
– Мусор – не тот, что на полу валяется, мусор, он форму носит, – машинально уточнил Карл, а сам припомнил, что и в шушарке у Мальтинского всегда царил идеальный порядок.
– Клара, мне надо знать, кто живет в 343-м номере.
– Я тебе его, как могла, описала.
– Я его и без тебя видел. Мне имя нужно знать.
– С твоими-то возможностями ты к бедной проститутке обращаешься? – изумилась женщина. – Кто я такая, а кто ты?
– Ты одна из моих возможностей. И не болтливая.
– Я не болтливая? Трещу без умолку, даже с клиентами. Мужики любят, когда им лапшу на уши вешают.
– Я не хочу, чтобы знали, что я им интересовался. Что касается чужих тайн…
– Тут я – могила, – Клара прижала изящный пальчик к губам.
– Сделай для меня.
Женщина вновь принялась чертить ногтем на крышке стола замысловатые фигуры.
– Странный он. Боюсь.
– Я знаю, что мутный. Потому мне и надо.
– Расходы за твой счет.
Сказав это, Клара быстрым шагом направилась к гостинице. И хоть шла она быстро, но не забывала о походке. Ноги ставила, как модель на подиуме, спину держала прямо, распущенные волнистые волосы переливались, сверкали. Мужики головы себе сворачивали.
В гостинице женщина подошла к кабинке администратора и, перегнувшись через стойку, зашептала:
– Мужик из 343-го скоро съезжать собирается?
Администратор полистала записи на мониторе гостиничного компьютера.
– Номер у него на десять дней вперед проплачен. Но это не факт. Что-то не в порядке у тебя с ним? Заразой наградил?
– Я не дура – без резинки работать. Другое. Его зеленый полтинник мне знакомый приемщик в обменнике вернул. Сказал, что похож на фальшивый. Неохота деньги терять. Он друга попросил, тот на солидной аппаратуре проверит. Если фальшивый, пусть меняет. Я всегда номера переписываю.
– Да уж, – вздохнула администратор, – такое лучше полюбовно решить. Нам скандал и менты ни к чему. Но и наезжать на него нельзя. Может, и ни при чем мужик. Мало ли, где ему деньги сунули.
– Ты бы посмотрела, кто он такой, а то свалит, пока я разберусь.
Администратор принялась листать записи на экране компьютера. Если у россиян и граждан СНГ паспорта изымались при вселении, то «полноценным» иностранцам делали скидку. Как-никак паспорт – собственность государства, его выдавшего, а гражданин просто носит паспорт в кармане. Ради таких постояльцев в гостинице прикупили к компьютеру еще и сканер. Теперь администратор с милой улыбкой сканировала документ и возвращала его владельцу, а точная копия оставалась в недрах компьютера, в случае чего всегда можно было проверить данные, установить личность.
Заселялся «араб» не в ее смену. Администратор ожидала увидеть хитросплетение арабской вязи и какой-нибудь аляповатый герб с полумесяцем. Но на нее смотрела строгая страница американского загранпаспорта, с абсолютно читаемым, если, конечно, знать язык, текстом. Чисто машинально женщина прочитала: «Миир Харапп», а струйный принтер уже шипел и щелкал, толчками извергая из утробы лист бумаги.
Клара вернулась к стойке, в обмен на распечатку отдала администратору пять долларов. Бумажка была сложена в несколько раз, так что больше походила на фантик от конфеты, чем на купюру. Клара возвратилась быстро. Карл и Бунин даже не успели заскучать. Распечатка тут же оказалась в руках законного, он, глядя на листок бумаги, жестом указал на бутылку с пивом, для девушки.