Славянский котел
Шрифт:
Меня при этих мыслях в жар бросило: это же концлагерь! Кто-то, где-то и когда-то,— наверняка это будут негодяи, и сбегутся они по одному-единственному признаку: этническое родство, своя родная национальность,— и вот такая дружная бандитская шайка создаст Мировое правительство и будет держать под контролем любого человека на планете. Не угоден ты этому правительству — оно послало пучок электронов на пластинку в твоей ладони и поразило твою волю, энергию, превратило тебя в инвалида. Концлагерь! Да ещё какой!.. Всемирный! Каждый человек на виду и под прицелом созданного тобой оружия. А что это за Мировое правительство? Ты знаешь его? Ты его выбирал?
И тут снова и снова я себя вопрошаю: в чьи руки попадёт моё оружие? На кого я работаю?»
Простаков отложил записки, задумался: он теперь окончательно понял, зачем, для какой цели приглашают на остров русских учёных. За ужином адмирал говорил, что Арсений Петрович изобрёл прибор лечебного характера, а надо расширить его действие до степени оружия массового поражения, то есть помочь Арсению Петровичу довести до ума его грозное «Облако». Оно будто бы не будет убивать, и даже не покалечит человека, но «вытряхнет» из него все злые помыслы, алчность и агрессию. Человек был способным соврать, украсть, убить, а стал правдивым, благостным и не желающим вас обижать и причинять даже малейшую неприятность. «Облако» как бы осуществит заповедь Христа: даст человеку смирение и любовь, а это автоматически устранит из жизни человечества войны.
Мысли Простакова шли дальше, принимали масштабы глобальные. Он хотел понять, а как такое оружие, если оно появится, сообразуется с планами глобалистов. Поможет оно им или затруднит их замысел оставить на земле всего лишь один золотой миллиард населения? Заметьте: миллиард! И ни человека больше. За бортом они оставляют и своих, полагая, что они — «пожухлые листья», в роду которых завелась плесень, чужая кровь. Им в наказание за грех кровосмешения вечно оставаться рабами, то есть обслуживать их, глобалистов, умных и богатых.
Губернатор и адмирал подошли к проблеме с другой стороны: они решили не убивать, а исправлять людей, в том числе и тех, кто там, в Мировом правительстве. И таким образом покончить с войнами; вначале затруднить, нейтрализовать планы глобалистов, а затем и самих новоявленных гитлеров превратить в ласковых овечек.
Простаков вообразил, как Бжезинский и Сорос, и президент Буш, и Кандолиза Райс, и даже престарелая баронесса-людоедка мадам Тэтчер будут смирненько сидеть в своих виллах и замках, а российский клоун Жириновский вылезать на экран телевизора и орать о любви к человеку, и требовать от политиков честности, скромности и миролюбия. Олигархи отдадут все свои деньги детским домам и приютам для престарелых, бывшие президенты — предатели русского народа Горбачев и Ельцин — пойдут в церковь отмаливать свои грехи, просить у Бога прощения.
И молодой русский учёный делал для себя утешительный вывод: не только его лечебный приборчик, но и «Облако» Арсения Петровича, способное облучать массы людей, пойдёт, в конце концов, на пользу человечества.
Утешением ему служило и то, что братья Станишичи, адмирал и губернатор, хотели бы иметь такое оружие, которое сработало бы лишь тогда, когда кнопка управления лучами будет находиться в руках порядочного, честного и незлобного человека. Новое биологическое оружие не поступит на вооружение бандитов, террористов, наркоманов или больных; в их руках оно просто не сработает. Такова у него будет электроника и автоматика. Создать её, конечно, непросто, но именно для этой цели они пригласили на Русский остров гениального физика Павла Неустроева.
Что это? Фантазия наивных людей или великих мечтателей-гуманистов? На этот вопрос способно ответить только время.
Так или иначе, но лишь под такое оружие готовы отпускать деньги и отец Драганы, и сама Драгана, и главный денежный попечитель дедушка Драган. Кстати, читатель, может быть, недоумевает: почему это у дедушки и внучки — одно имя: Он Драган, она — Драгана. А это как у нас, у русских, есть имена: Валентин и Валентина, Валерий и Валерия... Дед Драган, давая деньги для развития лаборатории, не однажды говорил внучке: ваши лучи не должны отнимать жизнь и огорчать людей. Ни одна слезинка ребёнка: ни чёрного, ни белого, ни жёлтого пусть не прольется от ваших открытий. И не бойтесь, что людей на Земле будет много. Важно, чтобы это были добрые, честные и порядочные люди. Земля многих прокормит, а когда ей будет трудно, астрофизики, физики и механики найдут средство перебрасывать людей на другие планеты или построят города в космосе. Мы найдём средства и на развитие вашей физико-механической лаборатории. Хороший человек Альфред Нобель завещал деньги на поощрение учёных, но кого теперь награждают-то его деньгами? Я же вложу деньги в создание двух гигантских центров: биолого-химического и физико-механического. И пожизненным начальником этого двойного центра назначаю мою внучку Драгану.
Так не однажды говорил дед Драган, и на то он оформил соответствующие документы.
Борису спать не хотелось. Он снова взял папку и читал записки Арсения Петровича:
«Обстановка на острове мне не нравится. Негры, мексиканцы и всякого рода мулаты работают всё хуже, дневные задания не выполняют, сроки сдачи объектов задерживают. И, как мне рассказывают прорабы, в смету не укладываются, требуют всё больше и больше денег. И на нас, белых, смотрят волком, даже позволяют себе дерзко говорить с Драганой. Кажется, тут может закипеть косовский котёл. И что с этим поделать — ума не приложу.
Наш остров — капля в океане. А ведь расово-этническая ситуация имеет мировой характер. Такая же картина и на всём американском материке. Да и у нас в России иноземцы наползают со всех сторон. Москва уже наполовину только русская. Там русская женщина в коляске катит одного малыша и больше рожать не собирается, а за пришлой женщиной восточного типа точно цыплята за курицей пять-шесть ребятишек бегут. А тут ещё Евросоюз налаживают, чтоб уж и для китайцев, и для негров открыть двери России.
Пушкинская мысль о русском бунте на глазах вызревает. Инородцы-иноверцы, как саранча, ползут в Россию, грабят, режут, убивают. Здешняя газета написала: «Москва начинает приобретать облик Нью-Йорка: в ней теперь одиннадцать миллионов человек, и только четыре миллиона русских осталось. Одних азербайджанцев полтора миллиона. Почти миллион чеченцев. В школах, на рынках, на улице закипают межэтнические разборки. Появились детские боевые отряды: скинхеды. Русские дети первыми вступают в борьбу. И уже президент сказал: идёт война! Сказал и умыл руки, отвернулся от народа. Но если война, то нужна мобилизация, нужен клич: всё для фронта, для Победы! Но клича такого нет. Значит, кому-то нужно, чтобы столица России была нерусской. И самого русского народа чтобы не было. Так для кого же я работаю? Не для тех ли, кто из моей любимой Москвы делает Вавилон?..
Прежде чечен лез к нам с кривым кинжалом, теперь у него пистолет, граната, пластиковая бомба. А дальше злодейства малых, обделённых судьбой этносов станут ещё страшнее. Недавно в Японии показала себя секта Аум-Сенрикё, она распылила смертельный газ в метро. Я не пугаю, но вижу, как уже сейчас над русской землёй нависает чёрная туча мора и погубления. С Кавказских гор и с гор Памира ползёт беда героиновая; мара и мрак сгущаются над морями Японским и Китайским, над морем Балтийским и даже над морями северными. И тучи над русской землёй будут сгущаться всё более. Русский медведь пока ещё дремлет в своей берлоге, но он уже слышит опасность, тревожно рычит и скоро вылезет наружу, увидит своего погубителя — и пойдёт ломить и крушить всё вредоносное и чужое. Так и случится этот самый русский бунт. Он будет жестокий, но не бессмысленный, а вызванный к жизни самой природой вещей, стремлением охранить свою жизнь и жизнь будущих поколений».
Несколько страниц пропущены, а затем снова пошли записки:
«Ко мне приставлен доктор-психолог Ной Исаакович,— очевидно для наблюдения за моим психическим состоянием, поддержания во мне постоянной деловой активности, радостного настроения. Он еврей и, как всякий еврей, не похож ни на каких других людей. И, конечно же, не представляет, что имеет дело не только с биологом, но и психологом. Я изучаю его на клеточном уровне, отслеживаю и оцениваю каждый его шаг, накапливаю о нём целый банк наблюдений.