Славянский котел
Шрифт:
Видя старика разобранным, расстроенным и, кажется, глубоко больным, Борис не стал рассказывать, как его выследили и помимо воли доставили сюда,— думал лишь о том, как бы помочь учителю, вернуть ему былую силу.
Ирина подошла к ним и стала расставлять тарелки, приборы. Из раскрытой двери, ведущей в другие комнаты, вышли две прислужницы, принесли горячий завтрак. Они тайком, но с пристрастием кидали взоры на Бориса, видимо, знали о нём, ждали его приезда. Ирина, как и в вертолёте, была сдержанной, вела себя строго в соответствии с заведенным здесь для всех этикетом. Арсений Петрович заметно успокоился, принялся за еду. Вилкой постучал по стоявшей на середине стола бутылке вина, сказал:
— Насколько же был прав Иван Петрович Павлов; он призывал напрочь отказаться от потребления вина и даже в лекарство не добавлять спирта. Я тут заметил: вино в любых дозах, и даже в самых ничтожных, не приносит пользы организму. Впрочем, поувял я здесь не от вина, а вот отчего — я тебе расскажу в подробностях, но только позже.
Он при этих словах взглянул на Ирину и, заметив её желание покинуть их, схватил девушку за руку:
— Нет, нет, ты, Ириша, не уходи, останься, пожалуйста.
И — к Борису:
— Ирина — мой ангел-хранитель. Это ей я обязан тем, что ещё кое-как держусь на белом свете. Не будь её, так я бы давно... как те мои ребята, которые на тот случай оставались со мной в лаборатории, валялся бы на больничной койке.
Снова взял девушку за руку:
— Ладно, Ириш, ты сейчас иди в лабораторию, а мы поговорим немного и тоже придём к тебе. Иди, родная, иди.
Ирина вынула из сумочки пузырёк с таблетками, положила его в карман куртки Арсения Петровича.
— Это вам на случай.
— Знаю, знаю, родная. А теперь иди, пожалуйста, и посмотри, чтобы там, за дверью, никого не было. Мне надо говорить с молодым человеком, я кое-что ему расскажу.
— Хорошо, но только вы не волнуйтесь, не впадайте в состояние...
— Да, да, я, конечно, я буду молодцом, а ты иди, иди, пожалуйста. И пусть никто к нам не приходит.
Старый учёный вновь начинал волноваться и делал жест рукой, словно бы толкал Ирину к двери; его речь становилась отрывистой, а щёки покрывались едва заметными пятнами. Проводив нетерпеливым взглядом девушку, он торопливо выпил абрикосовый сок, вытер салфеткой рот и склонился через стол к Борису:
— Вы, наверное, знаете, что в Москве я заканчивал работы над этим злополучным «Облаком»,— ну, тем самым «Облаком», которое было засекречено и в институтских документах называлось «Облаком подавления духа». Здесь мне удалось добиться задуманного, я приступил к испытаниям, и вот результат: был человек и весь вышел. При опытах допустил оплошность — вырвалось оно из рук, это «Облако», и — шарахнуло. Пятнадцать сотрудников, по большей части русских, отправлены на материк, лежат в военном госпитале, а я вот здесь перемогаюсь.
Старик хотел налить себе в стакан сока, но руки его тряслись и он чуть не выронил графин. Борис подхватил его и разлил по стаканам напиток. Он пытался вспомнить, что это за «Облако», над которым работал в Москве Арсений Петрович, но на ум ничего не приходило, и он сейчас думал о том, а какое же отношение к этому «Облаку» имеют его собственные работы и что знает о них Арсений Петрович? А если он знает всё, или почти всё, то какие надежды возлагает на него старый учёный? Зачем-то же он выдернул его из станицы Каслинской?
Пока все эти вопросы оставались для Бориса открытыми.
Арсений Петрович продолжал:
— «Облако» я нашёл, и есть пушчонка для его зажигания, но оно крохотное, поразило вот только нас, сотрудников лаборатории. Дело теперь за созданием математической модели. Только математика способна превратить «Облако» в тучу, а пушчонку в надёжный миниатюрный аппарат. Миниатюрный! — вот что важно. Такой, чтоб ты сидел в зале на каком-нибудь съезде или конференции и незаметно для других мог точечным ударом выщелкивать бесовские силы, а если нужно, то и поразить весь президиум. Помнится мне, как ты занялся примерно этой же темой, и будто бы уже чего-то достиг, но я сейчас ничего не помню, и ты меня прости. Помню только, что ты устремился в физику, штудировал книги и статьи по физико-химии, наконец, полез и в математику. Я и сам посылал тебя в Ленинград к Зубову, и каким окрылённым ты от него вернулся. Директор на секретном совещании нам сказал: «Метод математического анализа помог Простакову довершить своё открытие». Арсений Петрович посмотрел на дверь и приглушённым голосом, почти шепотом, стал говорить:
— О вашем открытии никто здесь ничего не знает. О нём молчок. Будем, как рыбы, хранить вашу тайну. Что же до тайны моего открытия, то им её не узнать по той простой причине, что после того, как я попал под собственное «Облако», я её и сам забыл. «Облако», кроме всего прочего, отшибает ещё и память. Но, может быть, это и к лучшему. Не знаю, не знаю, но... может быть, к лучшему. Дай-то Бог, дай-то Бог.
Эта пространная тирада неприятно поразила Бориса. Он подумал: «Если тайну кто-то знает, она уже не тайна». Впрочем, тут же и решил: «Какая же может быть тайна в условиях института, где восемьдесят процентов сотрудников были евреи? Думать теперь надо лишь об одном: как бы не попал открытый мной прибор воздействия на гипоталамус в руки врагов. Но это уж будет зависеть от меня. Лишь бы ко мне не применили какой-нибудь варварский ”детектор лжи“. А такие приборчики у американцев имеются».
Арсений Петрович предложил Борису поехать с ним в лабораторию и уж поднялся со своего места, сделал несколько шагов к выходу, но вдруг схватился за руку Простакова, едва слышно простонал:
— Плохо. Мне плохо...— повис на руке Бориса, обмяк и едва слышным голосом говорил: — Там, в лаборатории, в столе — бумаги. Много бумаг, и все они для вас.
И как раз в этот момент к ним подошла Драгана и помогла Борису донести старика до дивана. Девушка по радиотелефону вызвала врачей, и они через несколько минут явились. Сделали больному укол и на носилках отнесли в машину. Растерявшийся Простаков смотрел на Драгану: «Что же нам делать?» А Драгана, предложив Борису следовать за ней, говорила:
— Ничего. Очередной приступ. Его, наверное, повезут на материк в военный госпиталь.
И вправду: через несколько минут в небо поднялся вертолёт и взял курс на материк. А Борис и Драгана подъезжали к трёхэтажному зданию барачного типа, стоявшему на краю скалистого мыса. Оно, это здание, точно корабль, устремлялось в океан.
— Арсений Петрович говорил мне о каких-то бумагах. Они лежат в столе.
— Лежали в столе, но он забыл о своём распоряжении, которое сделал мне недавно: спрятать бумаги в моём сейфе. Я их собрала в одну папку и отвезла к себе домой. Это очень важная папка, и вы её получите. Но для начала я бы хотела посвятить вас в наши дела.