След ангела
Шрифт:
Одна Надюха не расстроилась. Отряхнулась, как утка, да и потопала себе как ни в чем не бывало со своим вечным «поки-чмоки».
В школу он больше не ходил. Лила звонила несколько раз, но он, прочтя на дисплее ее имя, не брал трубку. Разговаривать с ней почему-то не хотелось. В качалку ходить тоже не было смысла — рука все еще сильно болела. Матери про руку сказал правду — все равно когда-нибудь увидит. Она поахала, зачем-то даже поплакала, но быстро успокоилась. Несколько дней Санек с удовольствием просидел за компьютером, с утра и до глубокой ночи. Но потом у матери началась свободная неделя, она оставалась дома, и ему пришлось уходить по утрам — якобы в школу. Деться было некуда — и он почти все время стал проводить на тусе с парнями. И в первый же вечер снова надрался.
С тех пор чуть не каждое утро они, созвонившись, сползались по трое, по четверо у кого-нибудь в квартире, когда родаки уйдут на работу. Родаками они называли родителей. Еще их же называли «предки», «кони», «шнурки», «черепа» или ласкательно «диники» — уменьшительное от «динозавры».
Снимали куртки, у входа разувались, грудой сваливая разношенные кроссовки и проходили прямо на кухню. На голом столе появлялся мутно-коричневый баллон с пивом. Разливали в чашки, роняя пену на клеенку.
— Во, есть приход, глазки открываются, — говорил кто-нибудь обрадованно. Обзванивали по мобиле друзей. Некоторые на зов товарищей срывались с уроков, незаметно линяли с работы. Бежали за добавкой. Кто-то засыпал за столом, кого-то рвало в туалете, кто-то копался в холодильнике… К вечеру, не столько пьяные, сколько одуревшие, ползли на тусу. Кто-то благоразумно терялся по дороге, остальные продолжали все то же самое уже с новыми силами.
Санек не заметил, когда кончились его деньги и он стал пить на чужие. В какой-то момент пришлось спустить и мобильник — вот так вот к горлу подступило! Пацаны говорили:
— Мы тебе лучше достанем, крутую «Моторолу» или «Нокию».
Так тянулись дни за днями. Мать уже перестала орать на него, только плакала. Иногда домой звонили одноклассники — Темка, Мишка, Кирилл, пару раз даже Коза, — Саня не брал трубку и в аську тоже не выходил. Лила больше не появлялась. Однажды позвонила классная Ирина Анатольевна, попала на мать и битый час слушала ее причитания и рыдания. Расстроилась вконец, обещала подумать, что можно сделать… Ну а что тут сделаешь?
Впрочем, Ирина пыталась, сходила даже в кабинет Романа Владимировича. И только завела речь о Сазонове, как директор сделал ей выговор: это она, как классный руководитель, парня упустила, и ее вина, что он теперь катится вниз по наклонной плоскости.
— Для нас это только на пользу, — закончил директор. — Помните, как в Библии сказано: «Если какой из членов твоих загнил, отрежь его, чтобы другие не заразились!»
Библию Ирина Анатольевна отродясь не читала и почему-то испугалась. Она почувствовала, что стул, на котором она сидит, вдруг зашатался. Заэкала, замекала, словно двоечница на уроке, и потом сама не помнила, как выбралась из директорского кабинета.
Пару раз Санек замечал, что спьяну его тянет куда-то вдаль, прочь от родных мест. Тогда его заносит на другой конец Москвы, и он оказывается непонятным образом в каких-то незнакомых местах — то в Южном порту около засыпанных снегом, смерзшихся куч песка. То возле Хамовнических казарм препирается с караульными. То почему-то вдруг в глубине Сокольнического парка безуспешно пытается взломать с приятелями заколоченный деревянный домишко. Просто вдруг возникал там, изумленно оглядывался по сторонам и, как говорится, включал автопилот — и шаткие ноги сами уж как-то доносили его обратно домой.
До этой поры Санек брился редко. Раз в неделю, а то и реже срезал фиолетовой пластмассовой брилкой редкие вьющиеся волосики, вылезавшие над губой и на подбородке. А тут вдруг у него полезла настоящая мужская щетина. Брить ее он забывал. И порой, глянув на себя ненароком в зеркало, видел совсем чужого парня — исхудавшего, ссутулившегося, с воспаленными глазами, с заросшим лицом — от такого и сам шарахнешься.
Сколько времени так прошло, он и не знал. Но точно миновали новогодние праздники и рождественские каникулы, потому что смутно вспоминалось, как они с пацанами это дело отмечали.
Как-то раз он приплелся домой рано, часов в шесть вечера, бухнулся на кровать поверх покрывала и уж совсем было заснул, как зазвонил телефон. Хотел не снимать трубку, но почему-то ответил.
— Прива, Сазон! Как она? — Санек не узнал звонившего: вроде, знакомый голос, но кто это — непонятно. Он пробурчал что-то невнятное.
— Не узнал, что ли? Это ж я, Губон. Ты куда пропал? Ни в качалку, ни в штаб больше не ходишь.
— Да я это… — Сашка и сам не знал, что ответить. — Типа на тусе зависаю.
— Нихт расслабухен! Труба, блин, зовет! Завтра в одиннадцать идем на рынок хачиков бить! Место сбора — у магазина «Цветы». Не опаздывай, а то без тебя начнем! Туру не забудь!
Турами они называли обрезки арматуры — ребристые железные стержни длиной больше полуметра. Такой стержень удобно было носить в рукаве. Многие даже специально пропарывали подкладку на куртке и прятали туда арматурину.
У Санька тоже откуда-то взялась тура, длинней, чем у многих. Но домой заносить ее он боялся — мать обнаружит — и прятал на лестнице, за батареей отопления.
Телефон словно с цепи сорвался. Позвонили, наверное, человек пятнадцать с тусы — и каждый назначал встречу возле «Цветов» и предупреждал про время. К последнему звонку Санек наконец совсем протрезвел. Выпил из чайника терпкой холодной заварки. Стал думать.
Как же это так, почему не через него поступил сигнал? А ведь он был уверен, что именно он, Санек, — связующее звено между Патриотическим союзом, лично Игорем и всей здешней пацанвой. И вдруг — такой облом!
А что, если вся эта затея — вовсе не выступление патриотов, а просто местная, с бухты-барахты, массовая хулиганская вылазка? Что тогда ему делать? Идти — или дома отсидеться? Хотя так-то вопрос как раз и не стоял. Санек точно знал, что пойдет: не сможет не пойти, раз друзья зовут.
Вернулась мать. Привычно поцапались. Поужинали. Спать не хотелось. Санек сел за комп и до трех утра резался в стрелялку, моча направо и налево виртуальных монстров. Монстры гибли, разлетаясь во все стороны кровавыми брызгами.
На следующий день, в субботу, Санек не стал залеживаться в постели. Буркнув матери, что идет погулять с пацанами, он вывалился из дому, подхватил залежавшуюся в пыльной щели туру и в половине одиннадцатого был уже в условленном месте, возле цветочного магазина, метрах в трехстах от главного входа на рынок. Собственно, «Цветы» был не магазин, а стеклянный павильон, казавшийся в то утро на удивление хрупким и беззащитным. Молоденькие ухоженные девушки-продавщицы — сами как цветочки — испуганно глядели сквозь стекла на все разбухавшую толпу подростков.