След ангела
Шрифт:
Лила села совсем близко, ее бедро задевало ногу Санька, разрез на ее платье разошелся.
— Семнадцать, — прошептала она.
Ему вдруг стало жарко, впервые за долгое время после посещения Сереги-кольщика захотелось выпить не шампанского, а чего-нибудь крепкого, чтобы враз обрубило сознание, до беспамятства. Залпом опрокинуть в себя стакан коньяка или водяры, весь, до дна.
На него чуть насмешливо и одновременно стыдливо-изучающе смотрела Лила. И это опьяняло намного сильнее, чем весь алкоголь мира, вместе взятый. Ее горячие руки обвили его плечи, запорхали по телу. Он аккуратно поставил свой бокал на столик, повернулся к девушке и навалился на нее всем
Дня два после этого свидания он пребывал в полной эйфории. На третий встреча повторилась вновь, и еще раз, и еще два. А потом вернулись отпускники. И с тех пор отношения ребят словно застыли в какой-то точке, больше ничего не происходило. Иногда Санька посещали совсем уж странные мысли, что Лила просто использовала его в каком-то своем эксперименте, как тренажер для будущих побед. Мысли эти были обидными, и он старался тут же их отогнать, находя подтверждение обратному — они часто вместе гуляли, ходили в кафе, в парк. Лила выглядела веселой, все время о чем-то беззаботно щебетала, но держала дистанцию. А Саньку казалось, что именно сейчас между ними должны сломаться последние преграды, которые отделяют людей друг от друга, и они станут чем-то единым, сблизятся, как никогда. Он даже думал рассказать ей о своем видении, но удобного случая все не представлялось. Как-то странно было обсуждать нового хахаля Алины Кузьминой или Каланчу, принесшего в класс пневматический пистолет, а потом перейти к столь щекотливому вопросу…
Между тем пятнадцатое число неумолимо приближалось: незаметно пролетали дни за днями, каникулы закончились. И некогда ненавистная учеба сейчас даже радовала Санька, поскольку казалась избавлением от тягостных мыслей и позволяла отвлечься. Вечерами он сидел за учебниками и исправно выполнял почти все домашние задания. Нет, конечно, алгебру с геометрией он не полюбил, чудес не бывает, но все же сумел чуть подтянуть точные науки и даже немного продвинуться в английском.
Занимался он отчасти еще и потому, что испугался отчисления, но в основном чтобы себя чем-то занять. Да и на тусу ходить не надо — предлог хороший.
К тому же все чаще ему в голову стали приходить мысли о будущем: он вдруг отчетливо осознал, что школа так или иначе закончится и придется идти работать. И лучше бы заранее подумать, чем именно он займется — не в институт же в самом деле поступать. Он перебирал те профессии, которые могли бы ему подойти, и все чаще эти размышления заканчивались воспоминаниями о свежеструганых досках, запахе дерева и легком ветерке с ароматом свободы и бесконечного простора. Перед его глазами возникала построенная в прошлое лето турбаза, отчаянно хотелось еще раз побывать там, на Дону… А ведь если подумать — почему бы нет? Плотницкое ремесло было ему по душе, и, полазив по Интернету, он убедился, что спрос на подобную работу есть, и немалый. Не напрягая мать, он сам созвонился с дядькой, и тот сказал, что заказы к лету уже есть — только приезжай.
В субботу мама приболела — так, ничего серьезного, обычная простуда. Санька ухаживал за ней, приносил чай, мед и малиновое варенье. И охотно согласился с ее робкой просьбой одному сходить на рынок и закупиться продуктами на неделю. Делать было все равно особенно нечего, разве что в компьютер играть или у телика сидеть, клацать пультом да переключать с программы на программу. Уроки? На понедельник много не задали — повезло. А алгебру он вечером сделает быстро, разом, на удивление, последняя тема была ему понятна и казалась легкой. Можно было бы созвониться с друзьями, но у Левки по субботам занятия в еврейском молодежном центре, Темка в это же время ходил в бассейн, а Лилу еще с пятницы родители увезли куда-то за город на уик-энд.
Сашка подхватил мамину сумку на колесиках и отправился на рынок — впервые после того странного сна. Обычно мама ходила сюда одна, вместе у них как-то не получалось, даже накануне Нового года, потому что у Лилы был какой-то благотворительный рождественский концерт, и она очень просила, чтобы Санек поехал с ней. И вот теперь он бродил по открытым рядам, борясь с ощущением дежавю, то и дело опуская голову, если ловил чей-то взгляд. Ему почему-то было стыдно — словно он и вправду громил этот рынок в стае обезумевших животных.
Он невзначай вгляделся в лицо пожилого кавказца, полноватого, с крупным орлиным носом — словно вспомнил его, как будто видел тогда, в своем сне-безвременье. А тот, заметив интерес к себе, обрадовался: было ему холодно, да и скучно, а тут есть с кем перекинуться словом.
— Что желаешь, дорогой? — с легким акцентом спросил он.
— Сколько? — Санек наконец заметил, что давно уже стоит перед его прилавком, и кивнул на пучок зелени, чтобы хоть что-то сказать.
Тот продавец, из сна, был с царапиной по всему лицу. И где-то далеко, словно на старой фотографии, Санек вдруг увидел, как он сам опускает кусок арматуры на прилавок, как летят в разные стороны рыжие апельсины, пуская фонтанчики сладкого сока. Он наносит удар не глядя, куда-то вперед, и алая кровь заливает лицо жертвы… А он уже несется дальше, не разбирая дороги, в голове его мутится от избытка адреналина, он ничего не соображает…
И сейчас, приглядевшись, Санек вроде бы приметил легкий след от шрама, шедший через все лицо продавца. Ему стало дурно, к горлу подступила тошнота.
— Десять за пучок, — широко улыбнулся мужчина и добавил: — Бери, дорогой. Не пожалеешь, такой кинзы тут больше ни у кого нет. Отнесешь маме, она тебе с ней баранину потушит, пальчики оближешь.
— Давайте, — еле слышно выдавил Санек. Он почему-то совсем засмущался. Кинзу он не любил, но матери она вроде бы нравилась…
«Когда смотришь в лицо, труднее бить», — почему-то некстати промелькнуло в его голове.
Он отошел от прилавка, в памяти опять словно что-то щелкнуло. Санька двигался вперед, но не видел рынка, а видел только то, как он, налетая вместе со всеми, сжимая в руке кусок арматуры, в раже наносит удары. Крушит, ломает, высвобождая какую-то древнюю звериную энергию, спавшую в нем до этого момента. И лучше бы она спала дальше, решил он, в цивилизованном человеке она должна спать.
Стараясь больше не рассматривать продавцов, Сашка переключил внимание на их товар и быстро пробежался по списку. Куриные бедра, картошка, морковь, макароны, мороженая рыба… Этим, к счастью, торговали в основном продавцы и продавщицы славянской внешности. С ними было как-то легче… Хотя тетка, у которой он покупал соленые огурцы, как две капли воды была похожа на коварную предательницу из сна, которая заманила их в будку, а потом сдала омоновцам…
Он снова застыл у какой-то палатки, углубившись в свои мысли, и вздрогнул, когда его опять кто-то окликнул. Прямо перед ним стоял восточный мужчина, на сей раз похожий на узбека или таджика, как определил для себя Санек. Он улыбнулся, поймав блуждающий задумчивый взгляд Санька, и протянул ему яркую, словно нарисованную на рекламной картинке, грушу — мол, хочешь?
Санек остервенело мотнул головой и, подняв ворот куртки, быстрым шагом прошел мимо.
«Что они все ко мне пристают? Что им всем от меня надо?» — в раздражении подумал он.