След крови
Шрифт:
— Я хочу сделать тебе приятное, — сказал он. — Смотри, я даже не стал снимать джинсы.
— Нет! — отрезала она уже громче и дернула ногой, ударив его в плечо.
— Успокойся, — прогудел он, хватая ее за лодыжку. — Не делай глупостей, крошка. Не напрягайся. Дай мне отведать тебя.
Самую малость.
Он навалился на Рэчел, раздвигая ее ноги, сжимая бедра, стягивая с нее трусики. Он медленно, но верно шел к цели.
У Рэчел не было сил ни сопротивляться, ни спорить, ни даже думать о том, что происходит. И хотя она сказала «нет», она убеждала себя, что это все-таки меньшее из зол. К тому же в соседней комнате спал Саша — спал беспокойно, как и все последнее время. Горечь где-то глубоко внутри напоминала, что ее решимости всего-то и хватило, что натри минуты… Но лучше об этом не думать и воздержаться от выводов. Она знала, что так поступают наркоманы. Решения принимаются и забываются, и когда оказываешься лицом перед выбором, то говоришь: «Да, трахни меня!» —
В другой жизни, в другом мире мужчина мог бы заботиться о ней, сделать ее счастливой и уверенной. Но ей остается только это. Она крепко зажмурилась и отключилась. С ее губ слетел тихий всхлип.
— Видишь, глупая сучка, тебе нравится, — прошептал Антон. — Без меня что у тебя за жизнь?
Глава одиннадцатая
На безоблачном синем небе ярко светило солнце, но, как и на большинство майских праздников [23] — на то они и майские — синоптики обещали местами грозы. В воскресенье Мадлен ехала но автостраде 5 в направлении Эксетера и чувствовала, что ее настроение немного улучшилось. Ей просто необходимо было развеяться. Минувшая неделя показалась ей бесконечной. После того как во вторник Рэчел не пришла, Мадлен поняла, что необходимо отвлечься. Она позвонила двум-трем приятельницам, которых не видела уже несколько месяцев, и они встретились за обедом в пабе. В пятницу, как обычно, она ездила к Эдмунду, но состояние его здоровья, похоже, снова ухудшилось. Одежда висела на нем мешком, и он постоянно странно скалился, обнажая ряды акульих зубов, — похоже, лицевые мускулы совершенно его не слушались. Его это приводило в замешательство, и выглядел он вялым и мрачным.
23
С 1978 г. официальный праздник в Великобритании — первый понедельник после 1 мая. Это дань старинной народной традиции, по которой англичане отмечали первое воскресенье мая как день начала весны.
Мадлен вздохнула с облегчением, когда Бат остался позади. Они пришли с Джоном к компромиссу: вероятно, с Ангуса будет довольно и одной ночи, проведенной ею в загородном доме, а вчера она проигнорировала рекомендации «полковника Сандерса» насчет того, чтобы она какое-то время не виделась с матерью. Они съездили с Росарией на благотворительный базар в деревеньке Пиллбури-он-Эйвон. Это единственное развлечение, которое в последнее время любила мама, поскольку базар напоминал ей рынок в Гаване, недалеко от дома. Но на этот раз груды бесполезного хлама, выставленные оборванцами на шатких раскладных столиках, оставили ее равнодушной. Она крепко ухватилась за Мадлен и не переставая твердила о некой опасности, маячившей все ближе и ближе: это были обугленные трупы, плотоядные муравьи, злобные враги, слепота.
— Магдалена, твой отец ослеп, — твердила она снова и снова. — Я смотрю его глазами и ничего не вижу.
— Папа прекрасно себя чувствует, — попыталась убедить ее Мадлен. Честно говоря, Невилл еще никогда не чувствовал себя лучше. Ретроспективная выставка работ в Лондоне принесла ему целое состояние.
Мама ошибается, Господь ее храни! Если из-за принудительного курса электрошоковой терапии ее чувствительный «радар» включился снова, то он дает ложные сигналы. И перед Мадлен маячила не опасность или смерть, а возможное обретение потерянной дочери.
Мадлен привезла маму назад в Сеттон-холл и усадила в столовой пообедать, а сама тайком обыскала ее комнату в поисках оловянной броши. Она заметила у алтаря следы недавнего жертвоприношения. Росария поставила семь стаканов воды, предназначенных оришам, причем рядом с изображением каждого стояла икона его христианского «собрата». Как кубинские рабы прежде, она прятала своих богов за католическими святыми, хотя уже давно был упразднен закон, запрещающий исповедовать религию племени йоруба. Возле Бабалу-Айе, который скрывался под образом Святого Лазаря, лежала большая сигара и стояла чашка с ромом. Отец всех болезней, он был единственным богом, способным помочь маме наложить проклятие на убийцу, который подарил ее дочери эту мерзкую брошь. Продолжая поиски, Мадлен постоянно напоминала себе, что больше не исповедует сантерию и не верит в силу проклятий. Она хотела вернуть брошь лишь потому, что она ей нравилась. Однако броши нигде Не было видно: ни на алтаре, ни в комнате. Придется смириться с мыслью, что брошь исчезла.
Она свернула налево на автостраду 30. Погода стояла сказочная, поэтому Мадлен остановилась на придорожной площадке для автомобилей, сложила крышу старенького «меркьюри» Невилла, обмотала голову шелковым шарфом и надела большие солнцезащитные очки, купленные еще в прошлом сезоне. На обочинах дороги виднелись весенние цветы, а на ветках дубов и берез зеленели молодые листочки. На заднем сиденье ее автомобиля лежал букет еще не распустившихся тюльпанов, сумка с двумя бутылками розового испанского вина, большой пакет с настоящими фисташками, кусок копченого лосося и коробка дорогих бельгийских шоколадных конфет из «Маркс энд Спенсер». Как еще подкупить грозного и ревнивого Ангуса? Несмотря на сложное отношение к бой-френду Джона, она поняла, что просто жаждет провести день вдали от города. Ей крайне необходимо было время и место, чтобы подумать, стоит ли предпринимать дальнейшие шаги В отношении Рэчел. Мадлен не теряла надежды, что Ангус позволит им с Джоном поговорить с глазу на глаз.
Джон приобрел эту развалюху пять лет назад — больше из желания заполучить хобби, которое удерживало бы его вдали от города, чтобы по выходным заниматься чем-нибудь дельным, а не шляться по антикварным лавкам и не скупать вещи, для которых уже не находилось места. Кстати, и сам этот загородный дом — после реставрации — должен был стать вместилищем его сокровищ. Планировщики выпили из него немало крови, но в конечном итоге Джону удалось воссоздать из развалюхи живописный домик, каким тот был два столетия назад. Вспоминая об этом, Мадлен вновь ощутила боль разочарования. В то время ни у нее, ни у Джона никого не было, поэтому Джон предложил: как только строители уберут последнюю бетономешалку, отметим здесь новоселье. В первый же вечер, выпив слишком много шампанского, они расчувствовались и стали жаловаться друг другу, что у них нег детей. Тогда у Мадлен была отличная возможность рассказать о дочери, но у нее язык не повернулся. Когда они откупорили четвертую бутылку, в их мозгу уже созрел сумасшедший план — завести ребенка вместе. Они искренне любили друг друга, и в пьяном угаре на самом деле поверили в эту сума сбродную идею. Она была настолько пьяна, что начисто забыла о своем бесплодии (а ведь ее предупреждали несколько врачей и кубинская знахарка). Они геройски стали воплощать задуманное в жизнь, но необходимое соитие так и не было доведено до конца. А на следующее утро рыдающий Джон сказал ей, что все бессмысленно. Ему не нравятся женщины, и он боится, что в конце концов она его возненавидит за неспособность стать настоящим мужем. Хотя Мадлен признавала, что сама идея была бессмысленной, а цель явно недостижимой, она, тем не менее, очень переживала. В ее сердце затеплилась было надежда — и тут же угасла.
Она ехала еще добрых полчаса, прежде чем повернуть налево, направляясь уже на юг, в центр Дартмура. С того памятного вечера она бывала в этом загородном доме с десяток раз, поэтому приблизительно знала дорогу. Как бы там ни было, ее машина была оборудована навигатором — рождественский подарок от Гордона. Низкий чарующий мужской голос, называющий себя Брэдом, вел ее к месту назначения, пока проселочные дороги не стали совсем глухими, — тогда Брэд признал свое поражение.
Дом находился в самом сердце Дартмура — вероятно, самом отдаленном месте, какое только можно найти в юго-западной Англии, в десятке километров по едва заметной тропе от пустынной проселочной дороги. Тропу размыло недавними дождями, и она была вся в ухабах. Мадлен морщилась, когда слышала, как и без того разбитое днище «меркьюри» чиркает о дорогу. Тропа казалась бесконечной, лишь однажды встретилась развилка. По обеим сторонам — заброшенные луга, которые, вероятно, раньше были полями. Когда Мадлен поднялась выше на плато, пейзаж снова изменился: стал еще более унылым и менее зеленым. Издали болота выглядели неприветливыми, даже угрожающими. Мадлен изумилась, как в густонаселенной стране может существовать такая глухомань. В детстве она нигде не могла найти уединения, кроме как на заднем дворе своего дома. Крошечный остров, где она родилась, хотя и был покрыт буйной растительностью, едва ли мог похвастать такой первозданной природой, разве что мангровыми заводями и Атлантическим океаном с одной стороны и Мексиканским заливом — с другой.
Мадлен выехала из-за поворота и с трудом рассмотрела крышу небольшого дома. Ни один водитель не увидел бы его, если бы хоть на миг отвел взгляд, — домик прятался в овраге, скрытый от глаз несколькими каштанами-великанами. Она въехала через пролом в осыпавшейся каменной стене и, следуя за едва различимыми следами от шин, добралась до ворот. Новенький «Вольво-Эстейт» Джона был припаркован на засыпанной гравием площадке. Мадлен припарковала машину, едва не въехав в живую изгородь позади «вольво». Почти всю крошечную лужайку занимал микроавтобус «фольксваген» (Джон пользовался им еще во времена реконструкции дома), который должен был стать ее спальней. Мадлен улыбнулась при виде чугунной ступеньки у двери в окружении горшков с геранями и маргаритками — без сомнения, их поставили здесь, чтобы она чувствовала себя уютно.
Вышел Ангус. Интересно, он протягивает ей руку дружбы? Казалось, он был очень рад ее видеть. Воздушные поцелуи плюс ликующие крики «Ну что вы, зачем?» при виде ее гостинцев. Лысеющая макушка Ангуса блестела на солнце, а стильный красный шарф смотрелся на фоне белой рубашки ярким пятном. Тем не менее Мадлен не понимала, что сексуального нашел Джон в этом мужчине. Ангус был приземист, толстоват и буквально лоснился. К тому же он намного старше Джона. Она отругала себя за неблагодарность: они же изо всех сил постарались угодить ей.