След крови
Шрифт:
— Невилл, — закричала она, — что все это значит? Что значит «в клинику для душевнобольных»?
— Понимаешь… она в психиатрической лечебнице. У нее случился нервный срыв.
Господи! Время шло, а в воображении Мадлен одна за другой разыгрывались ужасные сцены. Нет, всему должно найтись самое простое объяснение. Может, мама занималась магией и на нее донесли в полицию? Решили, что она спятила. Никто в Англии ничего не понимал в сантерии. Вероятно, случилось нечто подобное.
— Боже мой! Бедная мама… Ты должен забрать Микки.
— С ней все отлично. Она в надежных руках. Меня больше заботит
— Да, но забери Микаэлу. Не оставляй ее в чужой семье.
— С ней все в порядке. Кстати, дорогая, твоя дочь — это твоя забота.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мадлен! Давай приезжай, да пошевеливайся. У меня выставка в Токио.
— Уже еду! Забери ребенка. Нельзя оставлять Микки в приемной семье.
— Мадлен! — заорал отец в ответ. — Послезавтра я должен быть в Токио. У меня, черт возьми, открытие выставки! Я забронирую для тебя билет. Где ты находишься?
— В Мексике. — Слезы застилали ей глаза. — Успокойся и расскажи мне, что произошло с мамой. Невилл?
— Да, я слышу. По-видимому, это началось уже давно. Один из соседей сообщил в социальную службу… Росария закрасила все окна черной краской, а потом вынесла мебель и стала жечь ее в гараже. В саду на деревьях она развесила тушки кур и других животных. Разговаривала сама с собой. Она по нескольку недель не выходила из дому. Одному богу известно, что там происходило.
Мадлен замерла. Это совершенно не похоже на маму! Новость ее напугала.
— А ты? — воскликнула она. — Ты же обещал, что не оставишь их. Ты говорил, что каждую неделю ездишь к ним. Тебе на них плевать, да?
— Придержи язык, Мадлен. А ты сама? Ты прохлаждаешься в художественном колледже, а в свободное время болтаешься по Мексике. Почему бы тебе не взять ответственность на себя? В конце концов, Росария — твоя мать, а ты больше не ребенок!
— Не ребенок, — угрюмо согласилась Мадлен. — С сегодняшнего дня.
— Разве я не прав?
— Именно поэтому я и звоню.
— Что ты имеешь в виду?
— Сегодня у меня день рождения.
— О черт! — выругался Невилл, — Не может быть!
— А-а, наплевать!
— Что ж, с днем рождения! Что туг еще скажешь? Так как насчет билета, крошка? Где именно в Мексике ты находишься?
Это было желто-серое здание в окрестностях Бата. Зеленые стены, как в больнице. Реджис Форбуш проводил ее в комнату для гостей и предложил сесть за круглый стол. Произношению мистера Форбуша, пятидесятипятилетнего мужчины, можно было позавидовать, хотя на вид он — бродяга бродягой. Его коричневые брюки и зеленый кардиган на пуговицах были какими-то тусклыми и требовали стирки. Его волосы сильно поредели, а засаленная прядь прилипла к макушке.
— Расстройство биоритмов после перелета, верно? — заметил он с равнодушной улыбкой. — Очень любезно с вашей стороны прервать свои каникулы, если не ошибаюсь, в Мексике?
— Я приехала сюда, мистер Форбуш, чтобы забрать свою дочь. Она…
— Послушайте, мисс Фрэнк, — оборвал он ее, и улыбка исчезла с его лица, как растаявшая сосулька. — Это правда, что вы уже четыре года не являетесь опекуном своей дочери? И последний раз видели ее год назад?
Мадлен открыла рот, чтобы все объяснить, но он продолжал:
— Вот передо мной лежат документы… — Он похлопал ладонью по пухлой
— Да, что-то вроде того, — безрадостно подтвердила Мадлен.
Мистер Форбуш удивленно приподнял брови:
— Что-то вроде того?
Мадлен съежилась. Ее слова прозвучали крайне нелепо.
— Мама, по правде сказать, всегда хотела удочерить Микаэлу. Она постоянно повторяла мне, что не отдаст дочь, что мы останемся одной семьей. Микаэла считает меня своей сестрой. Мамой, как и я сама, она называет мою мать. Однажды наступил момент, когда я поняла, что поступаю несправедливо по отношению к собственной матери. Она все давила и давила на меня, целых пять лет, с самого рождения Микаэлы. Но я и понятия не имела, что она настолько… подавлена.
— «Подавлена», мисс Фрэнк… Мадлен — не возражаете, если я буду вас так называть? — это мягко сказано! Вашей матери поставили диагноз «параноидная шизофрения». И, по-видимому, у нее это уже очень давно.
— Параноидная шизофрения? — ошарашенно повторила Мадлен.
Диагноз звучал пугающе. Она знала, что это психическое расстройство, но разве не им страдают маньяки-убийцы? Сумасшедшие, которые носятся с ножами по городу и режут людей или врываются в школы и стреляют в детей?
— Здесь, должно быть, какая-то ошибка, мистер Форбуш! — взорвалась Мадлен. — У мамы обычное нервное расстройство, вызванное разводом. Ничего похожего на параноидную… как ее там? Понимаете, моя мать — не обычная женщина. Она сан-тера, вроде шамана. Здешние люди не понимают, что это означает. Они думают, что это какое-то мошенничество. Но думать так — это предрассудок.
— Уж вы извините, но врачи провели очень тщательное обследование. Мистер Невилл нанял лучших психиатров, чтобы помочь вашей матери… Поэтому, как, думаю, вам ясно, ей никогда бы не разрешили удочерить ребенка.
— Мой отец! — пробормотала Мадлен. — Что он-то, черт возьми, понимает?
Когда она приехала в Англию, Невилл уже улетел в Токио. Она давно стала подозревать, что он редко наведывался в Бат к маме и Микаэле. Он полностью был поглощен Элизабет, новой женой, и своими роскошными апартаментами в Лондоне, поэтому нанял пожилую пару, чтобы те присматривали за мамой, убирали, работали в саду. Они как раз отправились на несколько дней в путешествие по Шотландии, когда у мамы случился нервный срыв.
Элизабет оказалась милой женщиной, совершенно не похожей на мать и, разумеется, намного моложе Росарии. С ее стороны было очень любезно дождаться Мадлен, прежде чем отправиться вслед за отцом в Токио. Сегодня утром, перед отъездом Мадлен из Лондона в Бат, она подарила падчерице юбку (великоватую для Мадлен) и розовую блузку. Господи, Мадлен не носила ни блузок, ни колготок с тех пор, как покинула школу, а туфли на низком каблуке — вообще никогда в жизни! Мадлен пришлось не на шутку потрудиться, чтобы выстричь маникюрными ножничками фиолетовые пряди на голове. Копну вьющихся волос она просто перехватила сзади резинкой. Она старалась выглядеть скромной, ответственной, но все напрасно. Проницательные глаза Реджиса Форбуша, должно быть, видели ее насквозь.