След ласки
Шрифт:
– Деда, только не надо гнездо у ласки зорить!
– Ладно, уговорила. Я вот что сделаю: Марту в свободное стойло переведу, которое возле Рублика. А в это стойло буду сено на подкормку сваливать. Дверь сниму и решетку из жердей на пол сколочу. И сено не сопреет, и хищникам твоим под решеткой вольготно будет мышей гонять.
И уже на следующее утро позвал внучку.
– Иди, принимай работу, звериная заступница. Ты мне еще мышей жалеть начни!
У Ольги, который день, из ума не выходила ласка. Красивый изящный хищник, растящий своих детенышей в дедовой конюшне. Вот бы всех их увидеть,
***
Ольга лениво шла пустой к обеду деревенской улицей на речку – проверить утиный выводок и покормить крутой ячневой кашей белую, толстую крикливую утку с десятком ее желтых пуховиков, уже начинающих отращивать на крыльях настоящие, беловатые, но еще не развернувшиеся перья.
Оставалось только свернуть в проулок, чтоб спуститься к речке по узкой тропке, заросшей по сторонам настоящими стенами из разнообразного бурьяна, когда сзади раздался призывный крик. Она обернулась. К ней, запыхавшись, неслись обе близняшки Скворцовы, две девятилетние беленькие толстушки, на первый взгляд абсолютно неразличимые.
– Оля, Оля! – Наперебой затараторили они, едва успев приблизиться. – А, знаешь, Семка Нестеров ведьминого кота рыбой подманил и ей в колодец бросил. А он тонуть не хочет, плавает и орет.
– Кто орет? – не поняла Ольга.
– Кот в колодце! А ведьмы дома нет, она в лес ушла.
– Ну, сволочь! – обозлилась Ольга, поставила на столбушку забора миску с кашей, накрыв ее лопухом от птиц, и побежала к ведьминому дому. Близняшки еле успевали за ней и еще пытались наперебой на бегу рассказать, как Нестеров вчера шел в кино и встретил ведьму. Она так посмотрела на него! И Семка потом, возле клуба, споткнулся, упал, расшиб колено и порвал новые джинсы.
– А ведьма здесь при чем?
– Так она же посмотрела на него!
– Дурдом! Ну, точно – дебил суеверный!
– Нет, правда, правда!
– А кот в чем провинился?
– Он же колдовской, черный! И любит ведьма его.
– Ну, Семка, тварина, погоди! – Угрожая, пообещала Ольга, подбегая к колодцу.
Кот, упорно цепляясь за жизнь, все еще плавал и хрипло, истошно мявкал. Его глаза светились из темной глубины жутким фосфорным блеском.
– Ну, Семка, гад! – Ольга быстро огляделась по сторонам. Взрослых никого не было видно, а кот уже пару раз уходил под воду с головой.
Тогда она, большим железным карабином, на который вешается ведро, закрепила колодезную цепь у себя на поясе, размотала ее с ворота на всю длину и встала на край замшелого сруба, приказав близняшкам:
– Будете меня вытаскивать.
Потом села, спустила ноги в колодец. Снизу пахнуло сырым пугающим холодом. Лед еще не весь растаял там, у черной, далекой воды. Страшно! А кот уже тонет.
И она, зажмурившись, прыгнула. Тяжелая колодезная цепь загремела следом, пребольно огрев по спине.
Воды оказалось по шею. Дыхание перехватило, и сердце остановилось. Первое ощущение – ожог. Будто кипятком колодец наполнен. Кота нигде не видно. Наверное, сшибла его под воду, когда прыгала. Чтоб пошарить на дне, пришлось окунуться с головой. Коченеющей рукой выхватила с глубины за хвост корчащееся тельце, вздернула над головой, интенсивно потрясла, избавляя от воды в легких. И, вскидывая лицо к далекому светлому квадрату, прохрипела сразу осипшим голосом:
– Тащите!
Головы близняшек немедленно исчезли, а цепь натянулась.
Кот, наконец, вдохнул, задушенно мявкнул и немедленно загреб когтистой лапой свою спасительницу по щеке. Боли не было, только ощущение тепла быстро стекающего к шее.
– Ах ты, гад! – Пальцы разжались сами собой. Ольга уронила кота в воду.
И еще раз выловила его, на сей раз уже за шкирку. Девчонки старались изо всех сил и, похоже, не смогали. Ольга уперлась лопатками в ноздрястую синеватую ледяную глыбу, а ногами в противоположную стенку и стала помогать девчонкам. Она перебирала ногами по бревнам, запоздало соображая, что если немедленно отсюда не выберется, то совсем замерзнет и умрет от переохлаждения еще до того, как утонуть.
Злобный испуганный кот вкогтился всеми четырьмя лапами в левую руку. И зубами, полной пастью, извернувшись, впился. Клещом повис. Не оторвешь! И замер так, тяжелым как гиря, клокастым, мокрым чудовищем.
Ольга добралась почти до середины сруба и сорвалась. Далеко наверху испуганно плакали близняшки, всем весом налегая на ворот.
Говорят, со дна колодца видны звезды, даже днем. Ольга задрала голову. Нет. Жаль! Никаких звезд, только светлый квадрат, в котором жизнь. И она вновь начала медленный подъем. Ни ноги, ни руки почти не слушались. Даже кот орать перестал. Придушила что ли она его? Или с закрытой пастью не орется? Лед на стенах сруба опять сменился скользким мхом. Правую ногу чуть вверх, теперь левую. Передвинуть лопатками непослушное тело. И еще…
Неожиданно близняшки наверху синхронно, испуганно взвизгнули, что-то быстро запричитали. Ольга уже не слышала или не соображала, что именно. Цепь провисла. Больше всего хотелось разжать правую руку с намотанной на нее цепью, закрепленной на поясе. И заснуть. Глаза закрывались сами собой. Но еще неизвестно, сумела ли бы она даже отцепиться. Пальцы свело судорогой.
Цепь вновь натянулась, быстро пошла вверх и потащила ее за собой, уже не успевающую цепляться за бревна сруба. Чужая рука ухватилась за шиворот ветровки и выдернула девочку из колодца. Ольга свалилась лицом вниз в теплую дождевую лужицу у сруба. Кот, прижатый к земле под животом, протестующе хрипло мявкнул. И кто-то, вытащив ее на сухое место, по одному, быстро и осторожно, разжимал белые пальцы, насмерть впившиеся в звенья цепи.
Понемногу она начала соображать, что все же еще жива. Перевернулась с бока на спину. И увидела над собой склоненное лицо самой ведьмы в тугом обрамлении синего платка. Ее глубоко сидящие глаза показались жуткими черными провалами. Ольга хотела попытаться все объяснить, но губы отказывались шевелиться. Она зажмурилась и еле-еле вывезла, проскрипев деревянно:
– к-к-к-о-тт, – и чуть приподняла руку со вцепившимся в нее, обтекающим струйками тяжелым зверем. Ведьма с трудом отодрала кота. Может, она и не совсем злая, но своего полуутопленного, полупридушенного любимца не простит никому. И, пожалуй, разбираться сгоряча не будет кто прав, кто виноват.