След лисицы
Шрифт:
— За дело, значит, получил? Добре. А сынок мой, Данила, баял, дескать, княгиня ему ножом угрожала. Было такое?
— Было, — нехотя ответила Велеслава. — Явился Данила Матвеевич пьяный под вечер, буянил, княгинюшку нашу напугал, вот она и стала с кинжалом ходить, да…
— Сдается мне, девки, что вы лисицу эту степную покрываете, — прищурился Вольский. — Кому служите, курицы? Мне ли?
— Так супруга твоя с тобой единое, — невинно напомнила Велька, внутренне трепеща от собственной дерзости. — Ты же сам нас приставил к
— И ни словом не солгали?
— Ни единым! Хоть пытай нас!
— Ладно, свободны.
Девицы исчезли мгновенно, словно и не бывало их, а Матвей задумался глубоко. Снова Листян его ожидания обманула. Он ведь специально челяди повелел ничего в палатах не менять. Должна была девочка эта понять сразу, что она тут — не важнее кошки. Пусть бы покорилась, поплакала да вела себя тихо. А степнячка показала себя истинной дочерью хана, свободной и гордой, место себе отвоевала высокое. Пусть и боялись ее, но не перечили, приказы исполняли. Девки вон за нее горой встали, а девки хорошие, честные да добрые, Матвей Всеславович их давно знал, почитай, в ногах его и выросли. Учиться еще княгиня вздумала, старается, стало быть, не глупа.
Что же делать с ней теперь?
Жена ему совершенно без надобности была. Для постели женщин хватало, наследник имелся. В палатах и без хозяйки все ладно было. Вышивать Листян не хотела, сидеть молча, видимо, тоже. Надо, стало быть, ретивую эту кобылку к делу пристраивать, но прежде испытать, для чего она вообще годится. Да еще — кое-что обсудить.
Подумал немного, на листке бумаги написал записку. Песком присыпал, потом стряхнул — кликнул слугу и велел княгине доставить. Заодно и посмотрит, чему там женушка его научиться успела.
Часовщик пробил четвертый час дня. Скоро обед. В дверь тихо постучались.
— Заходи, — велел Матвей.
Степнячка, голову склонив, проскользнула в дверь. Одетая уже по-моревски, в платье да кафтан поверх, на голове — платок цветастый, косы прикрывший. Какая все-таки она маленькая, хрупкая! Чисто ребенок! Крупному князю Вольскому по грудь всего. Молчит, глаза прячет. Аль скрывает что?
— Звал меня, Матвей Всеславович? — не выдержала тягостного молчания Листян. И ведь знала, что за князем всегда первое слово, что нельзя рот открывать, пока не позволит, но снова гордость проклятая голову подняла. — Поди наговорили про меня всякого? Так знай — все чистая правда.
— Так уж и все? — усмехнулся недобро Вольский. — И то, что ты с Ольгом Бурым спуталась, тоже правда?
У Листян от удивления глаза округлились и ротик приоткрылся. Не то актриса она хорошая, не то, действительно, наврали. Князь склонен был думать, что наврали — но не мог этот вопрос не поднять.
— А что, он молод, хорош собой, — безжалостно продолжил он. — Старый твой знакомец. Девства твоего я в брачную ночь не нашел, кто знает, не спала ли ты с ним еще в стане своем, а?
— Но я… Я никогда…
— Не реви мне тут только, правду говори. Невинности я не требовал и не ждал, знаю нравы ваши степные. Да и у моров строгости в этом вопросе нет. Спала с Ольгом? Все равно ведь допытаюсь, не у тебя, так у него.
— Не спала! Да я с ним только дважды в твоем тереме разговаривала! — эх, хороша девица. Глазами сверкает, ноздри раздувает, дрожит — ну чисто породистая лошадка. Князь Вольский даже вспомнил вдруг, что он мужчина.
— Говорили мне, что он в твою горницу заходил. Врали?
— Не врали. Кинжал мне дал. И ушел сразу. Брата моего кинжал.
Вот тут она солгала, но как сказать, что кинжал — совсем другого человека? А ну как вопросы пойдут, кто, почему, откуда? Врать Листян не умела, еще скажет что-то не то…
— Если брата, то ладно, — смилостивился вдруг князь, как-то нехорошо улыбнувшись. — Сразу говорю, за измену знаешь как у нас наказывают?
— Нет.
— Косы обрезают да голой на площади привязывают. Каждый может увидеть, плюнуть, камнем кинуть. Нравится?
— А потом что? — не испугалась Листян. В измене мужу ее обвинить было невозможно, но любопытно стало, что дальше с женщиной происходит.
— А дальше… выгоняют из города, — несколько растерялся князь. Он понятия не имел, что там происходит дальше, потому как обычно до такого дело и не доходило. Обманутый муж свой позор предпочитал скрывать, либо отсылая неверную жену в дальнюю деревню, либо (и такое бывало, хоть и очень редко) придушив по-тихому, либо и вовсе прощая.
Листян кивнула, ответом удовлетворенная. В землю живьем не закапывают и ладно. Все же та женская голова, торчащая из земли, оставила незабываемый след в ее сердце.
Вспомнила вдруг и голос хриплый, и лицо обезображенное — словно наяву, и голова закружилась. Побелела вся, пошатнулась — Вольский подскочил, ее подхватывая.
— Лекаря, княгине дурно!
Прибывший очень быстро лекарь велел позвать княгининых девок, собираясь распросить их, не ела ли та чего лишнего, как спала, на что жаловалась —- не успел. Велеслава, тяжело вздохнув, доложила:
— Тошнит по утрам княгинюшку нашу уже дня три. Никак, в положении она, вот и сомлела.
15. Лисица
Сознания Листян так и не потеряла, просто провалилась в какую-то кашу, смутно слыша все, что вокруг нее происходило. Никогда еще она не ощущала такой всепоглощающей слабости: заледенели руки и ноги, тяжело было дышать, перед глазами сгустилось пелена. Ее уложили на лавку, девки принялись обмахивать платками, а лекарь важно заявил, что сейчас поставит княгине пиявок, спустит дурную кровь, и все будет хорошо. Девушка не знала, что такое пиявки, но прозвучало это так зловеще, что она силой заставила себя открыть глаза и пошевелиться.