След на лыжне
Шрифт:
— Не за этим я. В столовой продукты ждут.
— Ничего. От них не убудет — дождутся. Почаюем, потом мигом отпущу. Можно и окромя чаю чего найти. Как пожелаете? Вино есть сладкое.
Галя тогда разозлилась, не солидно, не по-учительски хлобыстнула дверью. Потом ждала Вялых на осеннем ветру у склада.
Он долго копошился с амбарным замком. Накладную писал медленно, то и дело поправлял очки — одна дужка у них плохо держалась. Когда отпускал масло, сказал:
— Можно и не по строгости вешать, если любезность будет встречная. Дверью-то зря хлопнули. Недолго и с петель сорвать. С Филиппом Ивановичем лучше не ссориться — еще пригожусь. Не такой уж я старый, ежели приглядеться.
— Отпускайте быстрее — лошади
— А кони подождут. На то она и скотина, чтобы ждать.
Сейчас он шел впереди. На лыжных задниках можно было разглядеть заводское клеймо. Одно он верно сказал про себя: не такой он старый, если приглядеться. За пятьдесят ему уже давно, а шагает легко, без натуги.
Она не заметила, как согрелись руки. Стало совсем светло. Над спиной Вялых обозначились черные стволы, видно даже мушки. На ходу он нет-нет да и поправит приклад ружья.
Пересекали логотину. Из падей тянуло стужей. Галя обрадовалась, когда снова поднялись на гору: воздух здесь был заметно теплее. В безветрие всегда так. Лес стал мрачней, гуще. Теперь вокруг были не сосны и березы — большие кедры. Медвежья глухомань! Ей вообразилось, как вчера в сумерках здесь бежал Кеша. Один. Мог встретить медведя. Шатуна, поднятого из берлоги взрывами изыскателей. Они недавно бабахали где-то поблизости. Ей стало не по себе. Было ли у него ружье? Навряд ли.
Тут же она подумала: лучше, если бы у кладовщика не было двухстволки. С ружьем он казался ей опасным. Хватит того, что у Ивана пистолет.
Непонятно было, почему давеча, когда они нагрянули в избу, Вялых так переполошился? Он как будто стремился поскорее вытурить их из дома. Поэтому сразу и согласился идти с ними. Навряд ли он сделал это по охоте — была какая-то причина.
Опять спустились в низину. Лыжня пересекала осинник. Голые стволы зыбкими былинками тянулись вверх. Справа сквозь березовую чащу свежо голубело рассветное небо.
Снова подъем-спуск... Лыжи скользили хорошо, отдачи не было. На спуске она чуть приотстала; боялась — кладовщик упадет, и она наедет на него. Но Вялых держался на лыжах уверенно. Чуть только притормаживал палками на крутизне.
Начало весны никак еще не угадывалось в лесу. Нетронутые пласты сугробов лежали в падях. Лишь на пригорках немного осевший снег вокруг деревьев указывал места будущих проталин. Пересекли ложбину и с разгону влетели на взгорок. Здесь начался сплошной кедрач. Это было любимое Галино место. Теперь лыжня должна повернуть влево, пересечь несколько увалов, затем круто, как в прорву, оборваться в глубокую падь, на дне которой спряталось Усово.
Мужчины впереди нее остановились. Ей почудился удивленный возглас. Вскоре она настигла их. Оба дышали часто, напряженно, сизый пар поднимался над их ушанками.
В двух шагах впереди Ивана, на обочине лыжни, из сугроба торчали лыжи, воткнутые задниками в снег. Тут же между ними — палка. Вторая лежала на снегу поодаль. Вправо от лыжни по целику тянулась неровная цепочка следов. Кеша Анкудинов не то убегал от кого-то, не то гнался за кем-то. Непонятно было, зачем он бросил лыжи — на них ему легче было дойти до проселка. Видно, случилось что-то особенное — некогда было раздумывать.
— Медведь! — выдохнула Галя. — Медведь за ним гнался.
— Медведь, — усмехнулся кладовщик. — Где он, медведь, — по воздуху летел? Леший, поди, гнался.
Галя промолчала. Вялых прав: на снегу остались бы медвежьи следы. Но после этого кладовщик со своим здравомыслием стал еще больше неприятен ей. Он влез было лыжами на след, оставленный Кешей.
— Филипп Иванович, не затаптывайте! — потребовал Иван, и Вялых неохотно отступил в сугроб.
Из полевой сумки Иван достал фотоаппарат и линейку. Линейку бросил на снег рядом со следом. Сделал несколько снимков из разных положений.
Наверное, он долго мог изучать следы, но подстегивал мороз. На ходу они разогрелись,
— Держитесь на обочине, — попросил Иван.
Собственно, не так уж много следов было на дороге: узкие — от полозьев кошевки, шлепки от лошадиных подков и поверх них, все перемяв и нарушив, — узор автомобильных протекторов. Грузовик прошел недавно. Куда исчезли Кешины следы, было непонятно. Удалось обнаружить еще отпечаток мотоциклетной шины. Там, где по нему не прошла кошевка и грузовик, видно было — след давний, присыпан порошей.
Прошли вдоль дороги в обе стороны — Кешиных следов нигде не нашли.
— Сел на попутную машину, — решил Иван.
— Г-мм, — произнес Вялых.
В его голосе Гале почудилась насмешка. Она взглянула на Ивана, но тот вроде бы и не слышал ничего. Брови и ресницы у него облепило инеем, и в этом голубоватом обводе ярче обычного светились его глаза. Она подумала, что и у нее должны быть такие же брови и ресницы и он тоже видит ее в этом морозном украшении.
Полушубок на спине Ивана вздыбился горбом, пряжка сместилась на бок. Он напрасно шарил рукой, хотел поправить кобуру — недотянулся. Вялых снял ружье. Приклад плотно лежал на его ладони. Темные западины стволов скользнули по затылку участкового. Галя едва не вскрикнула. Кладовщик повесил ружье стволами вниз. Наверное, в этом ничего особенного не было: просто так ему удобней. Галя не хотела быть мнительной. Ведь из того, что Вялых неприятен ей, еще не следует, что на уме у него дурные намерения. Но лучше, если бы у него не было ружья. Ее тревожило, что пистолет у Ивана не под рукой. Почему он не поправит кобуру?
Вялых достал кисет, набил трубку. Иван снял лыжи, обочиной направился вдоль дороги к развилке, узнать, куда повернула машина: в Усово или в Ельники. Галя тоже сбросила лыжи. Решила догнать его, подсказать про кобуру. Но и Вялых увязался следом за ними.
Послышался скрип полозьев.
— Едут, — сказал Вялых, дохнув табачным дымом в Галин затылок.
Иван сам услышал приближающуюся кошевку. Минут пять осталось им еще, чтобы подняться на хребет. И вчера вечером Кеша Анкудинов должен был опередить лошадей, раньше их выйти на дорогу. Почему седоки не видели его? Получалось нечто загадочное. Куда он исчез? Выходит, он почему-то отстал — кошевка проехала раньше. Только так. Но почему он, уже достигнув вершины — оставалось скатиться под гору, — вдруг сбросил лыжи и побежал на дорогу? Впрочем, побежал, не скажешь, скорее побрел. Может быть, он и верно повредил ногу и не захотел рисковать — спускаться по извилистой лыжне в потемках. И по этой же причине отстал от лошадей. Но ведь прошла целая ночь! Ползком можно было доползти до Усово. Да и попался бы он им навстречу, когда сюда ехали. Может, окоченел, свалился на обочине, не было сил голос подать, когда проезжала кошевка? Они трое спали. Дед Ступин тоже мог задремать. Проехали мимо, не заметили.
Или же его подобрал мотоцикл? До развилки осталось немного. Сзади теперь уже отчетливо слышалось повизгивание полозьев и заглушенный снегом цокот лошадиных копыт.
Несколько темных крапин на снегу привлекли внимание. Иван склонился над ними. Кровь! Он прошелся еще немного — посреди дороги алело пятно размером с верхонку.
Галя тоже увидела кровь, увидела, как алое пятно очутилось у Ивана в руках. Она в ужасе зажмурилась. А когда открыла глаза, ей всюду почудилась кровь: на снегу, на деревьях, на плечах милицейского полушубка. Кровяная лепеха все еще была в руках у Ивана. Это была газета, измятая и пропитанная кровью. Типографские строчки ясно проступали сквозь красное. Иван хотел распрямить газету, но она смерзлась, стала ломкой.