След «Семи Звезд»

Чернецов Андрей

– И на чем специализировались?

– На древнерусской литературе.

Ого! Солидно. «Древники», насколько разбирался в этом Савельев, были, что называется, филологической элитой. Приходилось пару раз сталкиваться по делам о хищениях предметов старины.

– И каким боком это соотносится со всей этой… магией? – поинтересовался заинтригованный Куницын.

Варвара улыбнулась:

– Круг русских древних текстов не ограничивается одним лишь «Словом о полку Игореве» или «Житием Сергия Радонежского». Были и другие сочинения. Вот с

ними как раз я и имею дело.

– А-а, – протянул старый следователь, понимающе кивая, хотя, судя по его виду, ничегошеньки-то он не понял.

– Итак, вам поручили написать о Монго? – повернул ход допроса в нужное русло Вадим.

– Не совсем так, – качнула головой Озерская. – Он сам на меня вышел…

– Сам? – переспросил майор и переглянулся с коллегами. – Это как?

– Позвонил домой… Где только номер взял, ума не приложу, – улыбнулась она. – И пригласил к себе.

– Сюда или в офис?

– Сюда.

– Как давно это было?

– В конце прошлого месяца. Недели две с половиной назад.

– Ага! – торжествующе провозгласила Вещунья Алена. – А я что говорила? Она, она Гришу извела, стервозина!

– Помолчите, свидетельница! – цыкнул на нее Хасикян.

– А дальше что?

– Предложил мне написать цикл статей о нем и его Высшей Школе Магии. Говорил, что журналистской братией столько ерунды вокруг его деятельности наворочено, что давно пора всем узнать правду «из первых уст».

– Гм, – недоверчиво хмыкнул Савельев.

Странное поведение для такого человека, каковым был Монго. Что-то здесь не так.

– Виделись ли вы с ним еще?

– Да, на прошлой неделе. На этот раз уже в Школе Магии. Он передал мне кое-какие материалы для обработки, но отчего-то больше интересовался моей скромной персоной.

– Гадюка! – прошипела Томская.

– Что конкретно его интересовало? – спросил Вадим, не обращая внимания на жрицу Серебряного Змея.

Он почуял след. Неявный, но хоть какой-то.

– Моя родословная, – пожала плечами Варвара. – Дедушки, бабушки-прабабушки. Чем занимались, чем интересовались, не осталось ли после них каких семейных реликвий… А под конец таинственно пообещал, что через три дня меня страшно удивит. Это как раз сегодня…

– Вот и удивил… – начал было Савельев, но закончить фразу не успел.

Тишину разорвало гудящее шипение, сменившееся хриплым мертвым карканьем. И сразу же за ним раздался истошный визг…

…Он шел по вечернему кладбищу мимо подозрительно свежих могил и древних покосившихся крестов, мимо опрокинутых надгробий, покрытых непонятными письменами, и заросших травой ям.

Страшно не было. Более того – его совсем не удивляло, что он здесь очутился и спокойно разгуливает среди могил, залитых медно-красным светом луны. Смотреть по сторонам он все же опасался, краем глаза улавливая какое-то непонятное движение рядом и спиной ощущая чьи-то нехорошие взгляды. А между тем ноги будто несли его вперед.

Ветер раскачивал

старые деревья, и те скрипели, точно мертвецы костями. Вадим ускорил шаг.

Наконец он очутился возле разрушенной часовни, чья свинцовая провисшая кровля угрюмо поблескивала под луной, а готический шпиль словно пронзал низкие облака. Тут его ждали.

Навстречу выступила одетая в серый саван высокая фигура, с ржавым топором на плече. Савельев чуял, что нельзя показать страх, и сказал первое, что пришло в голову:

– Привет покойничкам! И почем дровишки?

Почудилось, будто из-под капюшона ему улыбнулся гнилой череп…

…Он проснулся, подняв гудящую голову от смятой подушки. Зеленые цифры дешевого китайского будильника показывали три часа ночи.

Не удивительно, что снится всякая гадость: вчерашний день закончился просто отвратительно! Кто бы мог подумать: какие-то идиотские часы с кукушкой, пусть и эксклюзивного исполнения, довели нескольких здоровых мужиков чуть не до нервного расстройства?! Что и говорить, юмор у покойного был специфический, да!

А когда в комнату ворвалась обезумевшая кошка, истошно вереща, к ней тут же присоединилась Нина.

К чести журналистки, та не упала в обморок, и даже не вскочила. Зато вскочил Зайцев, выхватывая пистолет…

Дальше последовали несколько не самых приятных минут. Нина надрывалась, кошка вопила, кукушка в часах орала благим матом, а Вадим как дурак стоял у входа, не зная, что предпринять.

Казанский, наверное, совершенно одурев, принялся ловить кошку, и умудрился прищемить ей хвост. Сконфуженный донельзя Зайцев, спрятав пистолет, присоединился к Хасикяну в деле успокоения «жрицы».

Затем все стражи порядка, чертыхаясь, изучали эти самые часы – сделанные под старину и напоминающие избушку Бабы-Яги. Пришедшая в себя Нина гладила и успокаивала Барсика – домашнего питомца Монго, оказавшегося маленьким котиком сиамской породы. Она плакала и приговаривала, целуя его: «Осиротели мы, маленький!»

А потом Савельев, не глядя, сунул протокол Варваре и распрощался с ней. Но машина спецмедслужбы застряла в пробке, и еще два часа они вынуждены были просидеть в этом жутковатом доме, чтобы сдать мертвеца, слушая всхлипывания Нины.

Потом позвонила Лидия Ровнина и сообщила, что добраться не сможет. Виновата та же пробка, и Савельев, мысленно посылая «леди Ровену» подальше, назначил ей явиться завтра (то есть уже сегодня) в управление.

Потом…

Спать уже не хотелось, но Вадим героически пытался заснуть: потому как день предстоял тяжелый.

Глава вторая. Ода Приапу

Санкт-Петербург, зима 1758 г.

И зачем он тогда выкрикнул «слово и дело»? Наверное, с перепугу. Да и подставлять спину под розги не хотелось. Ведь всего десять дней как был бит за непотребство, учиненное им в доме университетского ректора Крашенинникова.