След тигра
Шрифт:
Глеб волок к костру очередную охапку относительно сухих дров, когда дорогу ему вдруг преградил Вовчик. Это получилось именно вдруг, неожиданно: Глеб, хоть и заметил издалека темную фигуру стоявшего в зарослях человека, никак не ожидал, что тот шагнет ему наперерез.
— Поговорить надо, композитор, — сказал Вовчик. Прозвучало это вполне мирно, но Глебу не понравился требовательный, хозяйский жест, которым бородач положил ладонь на охапку дров в его руках. Таким ленивым, хозяйским жестом обычно берут человека за рукав, чтобы поинтересоваться: «Ты чего хочешь, козел? Рога чешутся?»
— Может, у костра потолкуем? — спросил Глеб как ни в чем не бывало.
— Если бы можно было у костра, я бы там с тобой и поговорил, — с непонятным раздражением буркнул Вовчик.
— Ага, —
Как и ожидал Сиверов, бородач немедленно вскипел. Он вцепился в дрова обеими руками и сильно тряхнул.
— Ты, — с ненавистью выдохнул он Глебу в лицо, и Сиверов поморщился от его несвежего дыхания. — Ты… композитор! Ты чего, а? Ты чего делаешь?
Он все дергал несчастный хворост, тряс его, тормошил и раскачивал. Глебу это надоело, он разжал руки, и дрова с шумом упали Вовчику на ноги. Они были совсем легкие, но Вовчик, похоже, воспринял это как покушение на свое драгоценное здоровье и крепко, как клещ, вцепился в лацканы Глебовой куртки.
— Ты чего творишь, умник?! — сдавленным голосом осведомился он, снова принимаясь трясти и дергать. — Я тебе что говорил, а?
— Ты мне много чего говорил, — спокойно ответил Глеб, отцепляя от себя его руки. Вовчик попытался этому воспротивиться, но тут его поджидал сюрприз, и Глеб с удовольствием увидел на его бородатой физиономии выражение удивления и нерешительности. — Ты, Вовчик, всю дорогу рта не закрываешь, так разве я все твои слова упомню? Может, освежишь мою память?
— Ты дошутишься, — пообещал Вовчик. Как только Глеб выпустил его запястья, к нему вернулась былая уверенность в себе. — Я тебя предупреждал: не лезь к Горобец! Предупреждал?
— Что значит — не лезь? — поинтересовался Глеб. — Куда, собственно, мне запрещено лезть? А главное, скажи, будь так добр, по какому такому праву ты мне что-то запрещаешь?
Это была не самая разумная линия поведения, но Вовчик безумно ему надоел. Глеб с грустью подумал о том, как сильно меняется наше мнение о людях под влиянием обстоятельств. То есть меняется не столько мнение, сколько сами люди. Ведь такой симпатичный был мужик, общительный, компанейский… А как только жизнь чуточку прижала — все, готово дело, посыпался, потек… И чему их только учат в этой морской пехоте?
Кроме того, Сиверов не без оснований подозревал, что его реплики не имеют в данном случае никакого значения. Вовчик не собирался слушать — он намеревался вещать, наставлять на путь истинный и восстанавливать попранную, как ему казалось, справедливость. Восстанавливать силой, если в этом возникнет необходимость. И, похоже, он уже успел убедить себя в том, что такая необходимость существует. Глеб чувствовал, что конфликт было бы лучше всего замять, но он тоже устал как собака. И потом, забот у него хватало и без Вовчика. Поэтому он, помолчав секунду, добавил:
— Отцепись от меня, недоумок. Кто ты такой, чтобы командовать?
— А, ну да, — неприятным голосом сказал Вовчик, — конечно. Я и забыл, что ты у нас теперь из дураков в начальники выбился. Извини. Только помни, что я тебе еще в Москве сказал: здесь тайга, а из нее ведь можно и не вернуться. Думай, что делаешь, композитор. Думай, сволочь, к кому клинья подбиваешь!
— Так я и думал, — сказал Глеб. — Клинья… Возьми себя в руки, истеричка! Какие к дьяволу клинья? По-твоему, сейчас подходящее время и место, чтобы этим заниматься, из-за этого ссориться? Я-то помню, о чем ты мне говорил, куда мы идем и кого ищем. А вот ты, как я погляжу, был бы не прочь об этом забыть. Так что лучше угомонись и перестань корчить из себя рыцаря. Эта роль идет тебе как корове седло.
— Ну, сука, — процедил Вовчик и сразу же, без перехода, попытался ударить Глеба кулаком в лицо.
Очевидно, когда-то он занимался боксом, и удар у него получился почти профессиональный — быстрый, точный и очень сильный. Из-за этого у Глеба не осталось выбора, парировать нападение пришлось в той же манере — быстро, сильно и эффективно. Вовчик охнул и сложился пополам, прижимая к животу кисть правой руки, которая, как надеялся Глеб, пострадала не слишком серьезно. Сиверов немедленно
— Не ушибся? — спросил Глеб. — Рука в порядке?
— Да пошел ты, — процедил Вовчик. — Смотри, гад, спиной ко мне не поворачивайся!
— Ладно, — сказал Сиверов, — посиди, остынь.
Он наклонился, чтобы поднять рассыпавшийся хворост, невзначай повернул голову и увидел Гришу, который стоял поодаль и, засунув руки в карманы, наблюдал за происходящим. Неизвестно было, как давно он там стоит, но, подумав, Глеб пришел к выводу, что это не имеет значения: с какого бы места Гриша ни начал смотреть это кино, финал все равно выглядел вполне однозначно.
— Ну, — сказал Глеб, медленно разгибаясь, — а ты что скажешь? Гриша пожал плечами, сплюнул в кусты и ответил:
— А что тут говорить? Сам напросился, дурак.
Он развернулся и, треща ветвями, пошел к костру. Глеб собрал хворост и двинулся следом, слушая, как позади шумно ворочается, шипит от боли и тихо матерится сквозь зубы поверженный Вовчик.
«Бедняга, — думал Глеб, протискиваясь сквозь спутанный частокол молодых осинок, — второй раз за сегодняшний день получил по физиономии… Тяжелый у него выдался денек, ничего не скажешь. Впрочем, остальным было не легче, а они держатся. Горобец, женщина, и та держится, а этот бугай сломался. Вот уж действительно, колосс на глиняных ногах… А с другой стороны, что я о нем знаю? Может быть, это любовь — большая, чистая и безнадежная. Может, он и в экспедицию эту отправился только затем, чтобы оказаться рядом со своей возлюбленной, когда она убедится в том, что овдовела. Поддержать, защитить, подставить крепкое мужское плечо и, если повезет, воспользоваться моментом. Звучит, конечно, не очень возвышенно — „воспользоваться моментом“, — но с чисто человеческой, житейской точки зрения все нормально и даже, наверное, правильно. Ведь что такое любовь? Это не только желание обладать человеком, но и стремление во что бы то ни стало, даже ценой собственной жизни, сделать его счастливым. А что человек не платит тебе взаимностью, так ведь общеизвестно, что взаимная любовь — штука редкая, выпадающая в жизни далеко не каждому. Миллионы семейных пар прекрасно живут без этой самой взаимной любви, и все у них хорошо. Вот и Вовчик, наверное, того же хотел — сделаться привычным, необходимым, уговорить, убедить, уломать и чтобы все у них с Женей Горобец было хорошо… И даже если он имел в виду что-то другое — например, жениться на начальнице ради карьеры, — то это, в сущности, его личное дело. И он, наверное, думал, что это самое дело уже, можно сказать, в шляпе, но — вот беда! — не рассчитал свои силы, не выдержал, сломался… А тут еще я — соперник. Я-то ему, конечно, в соперники не набиваюсь, но он, бедняга, этого не знает… И вообще, с чего он взял, что между мной и Горобец что-то есть?»
Тут Глеб почувствовал, что пытается обмануть уже не Вовчика, а себя. За последние сутки смутная, полуосознанная симпатия, которую он питал к Евгении Игоревне, окрепла настолько, что почти превратилась в тягу. Да, его тянуло к «солдату Джейн», и виновато в этом было внезапно переменившееся отношение начальницы к нему, Глебу. Сиверов не был робким юношей и хорошо знал сигналы, которыми обмениваются представители противоположных полов, выражая свою готовность к дальнейшему сближению. С того самого момента, как они похоронили Пономарева, Слепой ощущал постоянный и мощный сексуальный призыв, исходивший от «просто Жени» и направленный в его сторону. Будучи помноженным на привлекательную внешность, твердый характер и несомненно высокий интеллект начальницы, призыв этот, естественно, не оставлял Глеба равнодушным. Сиверов ясно видел, что Евгения Игоревна ждет только одного: чтобы он наконец сделал первый шаг. Наверное, она действительно остро нуждалась в поддержке — не в союзнике, каковым Глеб по определению являлся с самого начала, не в лишнем стволе и крепком кулаке, а вот именно в человеке, который может не только защитить от опасности, но и утешить, и даже, черт возьми, приласкать.