Следователь, Демон и Колдун
Шрифт:
Жандармы оказались в странной ситуации: только что ими был задержан бывший сотрудник завода, который в пьяном виде вломился в контору этого же завода, ничего там не украв. Виллю нельзя было приписать даже проникновение со взломом, поскольку ни одна дверь в заводской конторе не была заперта. О да, некоторые двери были опечатаны, но за это Виллю грозил, максимум, штраф. Жандармы почесали затылки и решили для начала доставить механика в участок, дабы он проспался, а сам Вилль смекнул, что завтра он cможет изображать из себя ничего не помнящего похмельного гуляку, который пришёл на бывшее место работы в скорби и невменяемом состоянии. Всё складывалось так, что он вообще может выйти
Они уже вышли с территории завода и подходили к фургону жандармерии, когда раздался взрыв. Нависающая над узким переулком стена (заводы Бумса и Бомса стояли впритык друг к другу) с грохотом выплюнула поток кирпичной крошки, а затем на паровой «воронок» жандармов приземлился сейф. Это сработала алхимическая бомба заложенная Виллем; закрыв дверь сейфа он забыл её запереть. Дверь древнего «Фродо» распахнулась, и взрывная волна вышвырнула сейф через стену.
Сработай бомба минутой позже, и Вилль навеки соединился бы с жандармами и «воронком» неразрушимыми узами; возможно, их бы так и похоронили одним куском железа. Ему повезло, но это было везение, про которое говорят «ограбили, так хоть не убили».
Дело механика даже не дошло до суда; доказательств вины Вилля банально не нашлось. Никто не видел, как он закладывал бомбу в сейф, никто не видел Вилля на территории завода, и даже доказать факт взлома старого «Фродо» после взрыва было решительно невозможно. Медвежатнику-неудачнику выписали символический штраф за «нарушение в нетверёзом виде», пару подзатыльников, и отпустили с миром.
И можно было бы считать эту историю для Вилля благополучно закончившейся, если бы не ослиное упрямство последнего. Упрямство же, отчасти, проистекало из злости – механик так и не получил своё жалованье – а, отчасти, из обиды: все в городе прекрасно понимали, кто приземлил сейф на жандармский «воронок», и терпеть хохот за спиной становилось решительно невозможно.
Поэтому Вилль решил ограбить банк.
О нет, он вовсе не собирался устраивать налёт в стиле дешёвых романчиков, что продают на полустанках по серебряку за две книжки в мягкой обложке плюс пирожок с капустой: кривые усы, дымящиеся револьверы и томная романтическая заложница. Виллю, всё же, был близок инженерный подход; механик решил сделать подкоп под банковское хранилище, аккуратно растворить «слёзками алхимика» пол под ним, вынести через дыру деньги, и дёрнуть из города к чертям собачьим.
Как выяснилось, подкоп оказался наиболее простой в исполнении частью плана. В ангарах возле серных карьеров стояли под брезентом десятки сломанных буравов «Малый проходник», а здание банка находилось почти на самом краю города; от карьеров до него было футов четыреста. Менее чем за неделю упёртый механик разобрал три бурава на запчасти и собрал из них один вполне себе работающий. Керосин в подземных хранилищах тоже плескался, пусть и на дне, «Малый проходник» был прекрасно продуманной машиной (его поставляли даже на Дальнюю Хлябь), так что подкоп занял меньше недели. Вилль работал днём, когда уличный шум заглушал и без того негромкий гул бурава; того, что выкопанный тоннель осыплется он также не боялся – «Проходинк» тут же укреплял стены специальными железными кольцами, коих на складе обнаружилось в достатке. Он бы, наверное, мог прокопаться отсюда до самой железнодорожной станции, но пора было приступать ко второму этапу.
Механиком Вилль был хорошим, а вот алхимиком – не очень. Если говорить начистоту, то он был вообще никаким алхимиком, потому что алхимик перед тем, как нанести «слёзки» – крайне едкую сверхтекучую жидкость – на фундамент под банковским хранилищем для начала бы обработал всё вокруг зоны действия вещества особым нейтрализатором. Вилль же просто зарядил флакон со «слёзками» в импровизированную пружинную катапульту, выстрелил веществом в потолок, и принялся ждать, пока оно подействует.
Хранилище провалилось в выкопанный Виллем тоннель примерно через двадцать минут. Горе-механика спасло лишь то, что он не поленился напялить на голову защитную каску: обломок стены врезался ему прямо в лоб. Вилль отключился и пришёл в себя только через час – к тому времени он уже находился под пристальным присмотром жандармов и врача (врач, однако же, скоро отправился по своим делам, как только убедился, что Виллю не угрожает ничего, кроме лёгкого сотрясения мозга).
После того, как жандармы закончили хохотать, Вилля отволокли в участок, где тот, пребывая в полностью убитом расположении духа, написал чистосердечное признание, в деталях описав свою задумку, и попросил представителей закона расстрелять его на заднем дворе. Представители закона, сотрясаясь от смеха и вытирая слёзы, дали Виллю сигарет, кофе, чистую одежду, капли от головы, после чего заперли в камере предварительного заключения – неожиданно чистом помещении с диванчиком, отдельным нужником и книжным шкафчиком, после чего удалились, оставив механика в бездне чернейшей меланхолии.
Морально убитый Вилль был готов к допросам, но допросов никто не проводил. Раз в сутки появлялся хмурый младший жандарм, оставлял на столе еду и воду, после чего уходил, запирая за собой дверь. Никто не интересовался Виллем; никто больше не заходил в камеру. Это было странно, очень странно.
Механик, разумеется, не знал, что как раз в это время жандармы, сбиваясь с ног, искали неведомого убийцу, что появился в Серных горах двумя днями ранее. Он не мог знать о фонарщике Филимоне, чьё разрезанное на куски тело нашли у ратуши, не знал и о событиях, что последовали за этим. Вилль также не мог знать, что Анна Гром, приехавшая на летние каникулы к своим родителям едва не выцарапала начальнику жандармерии, господину Рюму, глаза, в попытке доказать, что в городе орудует Другой.
Лишь на четвёртый день заключения в камеру Вилля вошёл помощник Рюма, молодой Пьер Артисон, снял с механика наручники, и велел следовать за ним. Механик взглянул на окровавленный мундир Артисона, на дикое выражение лица зама главжандарма, и только молча кивнул.
– Появись вы часом позже, Пьер – Вилль одёрнул полы пыльного коричневого пиджака, – меня бы нарезали на антрекоты. Так что я на вас не в обиде. Мне только интересно, чем всё это время занималось ваше начальство. В городе у нас колдунов нет, так почему же вы, господин Рюм, не прислушались к единственной колдунье, имеющей хоть какую-то квалификацию? Маньяк? Потрошащий по десять человек в день и не оставляющий никаких следов? Вы серьёзно?
Жерар Рюм выдвинулся откуда-то из мрака в круг света, что чертила вокруг себя старая керосиновая лампа. На нём был неизменный белый мундир, белые же штаны с лампасами и высокие сапоги, вот только всё это настолько испачкалось в крови и пыли, что теперь Рюм был похож на рябую корову. Остатки волос на висках топорщились, лицо главжандарма осунулось, а трёхдневная щетина пачкала щёки неким подобием серо-чёрной сажи. Даже волевой подбородок Рюма не мог исправить общей картины; жандарм выглядел ужасно.