Следователь, Демон и Колдун
Шрифт:
Это действительно выглядело как взрыв: камень вспучился, захрустел, и с грохотом разлетелся во все стороны (Анна едва успела закрыть стоящих на постаменте кинетическим щитом) опадая на землю грязным серым дождём, и тогда, наконец, трясение земли прекратилось.
Теперь футах в сорока от входа в ратушу в земле зияла приличных размеров дыра, похожая из-за торчащих кусков каменной кладки на разверстый рот с обломками выбитых зубов. Из дыры тянуло ужасающими миазмами: пыль, грибок, сырость и мертвечина, но хуже всего был запах, который Анна так и не смогла идентифицировать – не мерзкий сам по себе, но невероятно резкий, этот странный алхимический аромат чем-то напоминал те дешёвые духи, что по серебряку за
А потом стены ратуши содрогнулись, и с небес прозвучал голос.
Ужасный, ибо голос не был человеческим, но по-своему чарующий, низкий и глубокий, прогремел он над умершим городом подобно вестнику неведомого рока, произнеся странные слова:
ДИСС МИРЕСС ЭСССТЕРЕСС НИТЕМИСС ИССЕРХИС ЭНИТЕМОСС!!
Анне эти слова показались просто набором бессмысленных звуков, но она всё равно ощутила заключённую в них силу: мороз продрал колдунью до самого нутра. Даже Фриц и Пьер, не будучи колдунами, вздрогнули и втянули головы в плечи, испуганно озираясь.
Хотя, может, это и к лучшему, что Анна Гром не узнала слов, которые произнёс неведомый голос, потому что в мире было не так уж много тайных книг, где среди склеенных вместе страниц дрожащим почерком были они записаны. В частности, безумный граф Элерт в своих трижды проклятых и запрещённых во всех уголках земли «Культах севера» записал эти слова, трижды обведя пером искупанным в алых чернилах, а ниже написал: «...но ЭТОГО – о-о-о-о-о! – не призывай из Наружных Пустот, ибо След Его навеки остался там, где ступал Он на твердь Срединного мира. Поистине ужасающие вещи поведали мне Те, что пожирают ночами мёртвую Плоть из открытых Могил о Предвестнике сего Гласа, посему запечатываю здесь я уста свои кровавым Крестом смертной клятвы...»
Страшный голос прокатился по небесам, отразился от земли, и стих, перейдя в отдалённое громовое ворчание. А затем в грозовых тучах появился разрыв, и из этого разрыва ударил бледный луч света.
Гидра была озадачена.
Да, иногда из сияющей пустоты наверху спускались Те, что обитали там. До большинства из Них ей не было никакого дела; их пути не пересекались и Другая воспринимала эти силы примерно так же, как уездный городовой воспринимает существование комет: зная про эти хвостатые куски льда и пыли, что бороздят бесконечный мрак из «Ворожбы и Жизни» он никак не рефлексирует по их поводу и знание это никак не влияет ни на ход его мыслей, ни на жизнь городового в целом.
Некоторые из Тех, что обитали там, сверху, отдавали Гидре приказы. Эти приказы немедленно выполнялись, однако Другая не могла бы называть это некоей формой подчинения; так палец не восстаёт против приказа мозга, что повелевает ему согнуться или распрямиться.
Однако Тот, что только что заглянул в тонкую щель открывшуюся между Сферами, пришёл из такого далёкого далека, о котором Гидра даже не могла помыслить. Чёрные провалы за гранями всех границ, миры без мер и измерений, проваливающиеся сами в себя эоны черноты и слепого ужаса, глотающего мёртвые звёзды – всему этому не было места здесь, так близко к Упорядоченному Краю. Не то, чтобы Другая испугалась, но она совершенно не понимала, чего ожидать от этого странного, пусть и мимолётного визита.
– Смотрите! – Пьер здоровой рукой схватил Анну за рукав, одновременно с этим тыча рукой в перчатке куда-то в небо. – Смотрите! Что это такое?
Анна машинально подняла голову, и посмотрела туда, куда указывал молодой жандарм.
Лучше бы она этого не делала.
Пьер Артисон видел просто луч странного света, что вырвался из дыры в облаках и ударил куда-то за горизонт. Свет был странным; он казался плотным, точно слепленым из капелек молочно-белого тумана, не освещал ничего, кроме самого себя и издавал странное гудящее потрескивание, чем-то похожее на то, что можно услышать в морозную арктическую ночь, когда над ледяными полями пылают паруса северного сияния.
А вот в эфире луч был трещиной. Тонкой чёрной трещиной, что разрывала самое пространство между Сферами, и откуда в мир сочилась тьма.
Тьма не была ни чёрной, ни серой, ни плотной, ни бесплотной; она не была вообще никакой, была, и одновременно её не было. Тьма ускользала от взгляда, создавая странное давление где-то позади глаз, щекотку, доходящую до самых глубин мозга и порождающую видения. Видения, которых человечку разумному, человеку вменяемому лучше не видеть вовсе.
К счастью, разум человеческий – хитрая штука, способная защищаться, и разум Анны Гром просто пропустил сочащийся ужас сквозь себя и мимо себя, не оставив практически никаких воспоминаний (за что Анна позже, просыпаясь от кошмаров, истово благодарила Небо и Святый Эфир). В голове колдуньи остался лишь первобытный ужас, холод открытой могилы и видение мириадов тонких стальных струн раздирающих на части самое её «я», дабы выковать из них нечто новое, нечто чуждое, невероятно могущественное но – в обмен на рассудок.
Земля застонала, и поток смрадного воздуха вырвался из дыры в подвал ратуши, а вместе со смрадом оттуда полез кошмар.
Анна как-то видела поднятого колдовством мертвяка: Клинч Гарагуля, молочник, что раньше жил на пересечении Пятой и Кривого проулка, вконец замордовавшись бодаться с городской администрацией (там что-то напутали с бумагами и участок земли на кладбище, что уже два поколения принадлежал семье Гарарулей оказался почему-то вычеркнутым из кладбищенского реестра) похоронил своего деда во дворе своего дома, а сосед Гарагули – алхимик Грюндель – вылил на могилу какие-то алхимические отходы, приняв холмик за яму со строительным мусором. Но тот мертвец, что оттуда вылез, был просто глупым некротом, что, бормоча под нос бессвязные ругательства, безвредно шлялся ночами по улицам до тех пор, пока в город не приехал по вызову следователь Департамента Других Дел. То же, что выбралось из подвала ратуши, было неописуемо ужасно, и Анне лишь оставалось надеяться, что этот ужас не имеет имени, потому что подобное не должно было именоваться как на земле, так и во Внешних Сферах.
Скрюченные фигуры выползавшие из подвала ратуши не имели чёткой формы: кости, обрывки плоти, сухожилия, осколки черепов – создавалось впечатление, будто некий безумный смерч прошёлся по полю битвы, где в изобилии валялись изувеченные артиллерийским огнём тела, поднял их, а потом слепил куски этих самых тел безо всякой системы: у одних существ рук было несколько, у других – всего одна, а были и такие, у которых рук не было вовсе. Это же касалось и прочих частей тела, и Анна могла лишь догадываться, какая сила, дожидаясь своего часа, вызревала в подземельях под городом, где древний ковен некромантов из года в год творил своё чёрное колдовство.
Анна глубоко вдохнула смрадный воздух, закрыла глаза, согнулась, и её вырвало на рассохшиеся доски помоста.
Гида окончательно перестала что-либо понимать.
Только что в захваченном ею городе оставалась жалкая горстка людей, и вот уже откуда-то появилась целая толпа.
Откуда? Прятались в подвале, защищённые каким-то заклятьем? Бред, она бы учуяла подобное колдовство. Но вот, пожалуйста: по улице пёрла куча народу, которой просто неоткуда было взяться.