Следствие, которое ищет убийцу
Шрифт:
Теперь его слегка трясло, глаза были дикими, лицо мокрым от пота.
— Что ты теперь будешь делать? — спросила она.
— Я не уверен. В других обстоятельствах я бы хотел спуститься туда и договориться с ним только о том состоянии, в котором я нахожусь в данный момент, я чувствую, что могу упасть, если буду дышать слишком глубоко. По крайней мере, я знаю, где этот ублюдок будет в субботу вечером. На сцене Альберт-холла.»
Теперь ему было по-настоящему больно, она могла это видеть. Она сказала: «Ты должен быть в постели, Аса».
— Вы говорите, он вылетает в Афины сегодня вечером, чтобы успеть на ночной рейс в Лондон?
«Это верно».
— Ты, конечно, поедешь с ним.
Она сидела, тупо глядя на него, сложив руки на коленях. «Продолжать делить с ним постель, Аса, как будто ничего не случилось? Чтобы он согревал тебя, пока ты не доберешься туда?» Она поднялась на ноги, ее лицо оставалось неестественно спокойным. — Полагаю, мне следовало бы тебя пожалеть, но я этого не делаю. Ты такой же одержимый, как и он. Вы достойны друг друга.»
Она ушла. Когда он попытался встать, то обнаружил, что ноги отказываются его держать, и хрипло позвал: «Кейт, ради Бога!»
— И какое, черт возьми, он может иметь к этому отношение, Аса? — спросила она, не оборачиваясь, и исчезла в соснах.
Позади него раздался стук копыт, и появился Джордж с мулом, Мария следовала за ним. Старуха была очень зла. Она положила руку на лоб Морган.
«Дурак, у тебя уже лихорадка. Ты ищешь смерти?»
Но сейчас ему нечего было сказать — совсем ничего, потому что это было похоже на пребывание под водой, все происходило в замедленной съемке. Вдвоем Мария и Джордж посадили его в седло и поехали обратно через сосны.
К тому времени, как они уложили его на кровать, на которой он спал, его трясло. Джордж натянул на себя одеяла, а Мария пошла на кухню и вернулась с чашкой.
— Пей, парень, — приказала она.
Это было отвратительно на вкус, и Морган подавился, но проглотил это, думая о Кэтрин Райли.
— Очень жаль, мэм, — сказал он по-валлийски. «Милая девушка. Но ты знаешь, как это бывает?»
И затем тьма поглотила его.
Микали и Девиль разговаривали в дальнем конце задней террасы, когда она вошла. Она некоторое время наблюдала за ними из-за окна в гостиной, затем подошла к буфету и налила себе большую порцию джина с тоником. Последовало легкое движение, и Микали обнял ее за талию.
— Немного рановато для тебя, не так ли?
— Я устала, — сказала она. «Это все».
Он поцеловал ее в шею и повернул ее, и на его лице была озабоченность. «Мне неприятно это говорить, ангел, но ты выглядишь ужасно».
— Я знаю, — сказала она. «Я работал как проклятый, а потом поездка на самолете и последняя ночь в Афинах». Она сделала паузу, и то, что прозвучало дальше, было как-то помимо ее воли, но однажды сказанное нельзя было вернуть. «Я тут подумал. Ты не будешь очень возражать, если я задержусь здесь на пару дней?»
На мгновение он заколебался, а затем улыбнулся. — Почему бы и нет? Остальное пойдет тебе на пользу. Но я хочу, чтобы ты был в Лондоне в субботу, обязательно. В ложе будет место как можно ближе ко мне, насколько я смогу тебе достать. Ты нужна мне там, ангел. Есть чем поделиться. Есть что вспомнить.»
Он прижал ее к себе и поцеловал. Удивительно, как это было легко, но, в конце концов, он был тем же мужчиной, этим мужчиной, которому она столько раз отдавала свое тело. Критский любовник с самого начала. Единственная разница заключалась в том, что теперь она это знала.
«Если ты не возражаешь, я, пожалуй, пойду прилягу. У меня раскалывается голова».
«Конечно».
Она вышла, а Девиль вошел через французское окно.
«Я думаю, ты должен убить ее».
«Почему?» Спокойно сказал Микали. — Она ничего не знает.
— Ты любишь ее?
«Я не знаю, что означает это слово. Она мне нравится — да. Ее присутствие, ее компания. Она нравится мне в этих вещах больше, чем любая другая женщина, которую я когда-либо знал».
«Семена сомнения были посеяны в ней. Кто знает, когда они могут прорасти?»
«Особенно пурпурный пассаж, даже для тебя».
Он сел за Блатнер, и его пальцы начали играть «Le Pastour» совершенно по собственной воле.
13
Морган снова шел через гору по дороге домой из ямы, почти бегом, чтобы победить грозу, которая угрожала черными, похожими на наковальню облаками, которые заполнили горизонт.
Пошел дождь, ливень такой силы, что он в одно мгновение промок до нитки. И холод этого, казалось, проник в его мозг, так что он громко закричал в агонии, спускаясь по склону холма к деревне внизу.
Она открыла дверь маленького коттеджа, когда он, спотыкаясь, шел по тропинке, ее голова была накинута на черную вязаную шаль, так что он не мог видеть ее лица.
Ее руки обняли его, увлекая в тепло. — Мама, — сказал он. «Мне так холодно. Так чертовски холодно.»
Он лежал на спине, голова на подушке, только когда она наклонилась и шаль соскользнула, на него сверху вниз смотрела Кэтрин Райли.
— Все в порядке, Аса. Я здесь. А теперь спи.»
«Да, мама», — сказал он, закрыл глаза и сделал, как ему сказали.
Морган очнулся от сна без сновидений и лежал, уставившись в плетеный и оштукатуренный потолок над головой. Он снова был самим собой, его кожа была прохладной, тупая постоянная боль в руке и плече была единственным напоминанием о том, через что он прошел. Был дневной свет, солнце струилось в окно.
Он слышал пение совсем рядом, глухой ритмичный стук топора по дереву; он отбросил одеяла и поднялся на ноги. У него больше не было головокружения. Теперь была только боль, и это было хорошо. Это будет держать его в тонусе.