Следствие по всем правилам
Шрифт:
А Мурзик еще одну штуку предложил: организовать тимуровское движение. То есть: берешь у теток истарушек пакеты и свертки и складываешь их в кучу, чтобы, когда приедет машина, быстро все погрузить. Тетки были в восторге, мы — тоже. Потому что когда несешь пакет, сразу чувствуешь, что там: шурум-бурум, вроде старых ботинок, или еще что. Два подозрительных мы с Бельчиковым „нечаянно“ уронили. Оказались — целлофановые мешки из-под новогодних подарков и лопнувшие шарики.
Вдруг дверь подъезда — бах! — вылетает Циркуль! С огромным тюком, запакованным в бумагу. За ним — Решка — маленькая
Мы с Бельчиковым, само собой, Циркуля за шкирку: „Что несешь?“ Старухи подумали, что деремся, заорали, Циркуль тоже надсажается, собаки заливаются — весело!»
Нина Шептунова.
«Я услышала, собачка лает, и побежала застукаться, а дверь закрытая. Я заплакала. И дяденька идет. Он меня выпустил. Я закричала: „Стук, палочка-выручалочка!“ А Петя заругался: „Зачем вылезла?“ Я сказала: „Собачка залаяла!“ А он сказал: „Дуреха, это другая собачка“».
Лиля Карасева.
«Сначала хлопнула дверь какой-то квартиры, потом — внизу — подъезда. Потом снова — хлоп! И жуткий топот по лестнице, как будто слон бежал. И в это же самое время тихий-притихий звук: звень-звень! — как игрушки на елке. Сначала подумала, что в голове звенит от ведра. Потом слышу — шаги! Ближе, ближе… И кто-то в чердачную дверь вошел. У меня мурашки даже побежали. Я начала гавкать, просто охрипла, а мальчишки никак не идут. Ну, тогда пришлось ползти на чердак, потому что ноги не шли. Или оттого, что долго на корточках сидела, или от страха…»
Саша Бельчиков.
«Пока мы с Циркулем возились, вылетает Нинка — в слезах. Лаптев ее отругал, что рано вылезла. Мне послышалось, что в доме залаяла собака. Как в мегафон. У меня ведь на собачий лай слух натренированный: я своего Дара с трамвайной остановки слышу. Ну вот. Лает, думаю, Лилька, надрывается. Побежал. А на верхней площадке темно, Петька лампочку-то вывернул! Вглядываюсь изо всех сил: на полу какое-то чучело копошится. Я руку протянул и наткнулся на что-то холодное и острое. Топор! — сразу мелькнуло. Ну, в минуты опасности ведь не рассуждаешь — кинулся разоружать. Схватил — оказалось… ведро! Только не обыкновенное, а пожарное, как колпак у клоуна. Меня смех разобрал: надо же спутать топор с ведром!»
Лиля Карасева.
«Саша такой молодец, мне помог от ведра освободиться. А я то ли растерялась, то ли оно на шапке застряло, не слезает с головы — хоть плачь!.. Говорю Саше: „Саша, это я!“ Он смеется шепотом: „Догадался“. Я его останавливаю: „Тише! Он там!..“ Саша на минуту замолчал и говорит: „Пошли!“ — а сам побледнел, просто по голосу было слышно!.. Ноги у меня уже распрямились, и мы ринулись на чердак.»
Саша Бельчиков.
«Я одним пинком вышиб дверь и закричал: „Руки вверх!“ Там, на чердаке, окошко под самым потолком, и немного свет от фонарей пробивается. Мне почудилось: тень мелькнула.
Лиля Карасева.
«Их, наверное, было двое, а может, четверо, не знаю. Но когда мы с Бельчиковым заскочили на чердак, на нас сразу произвели нападение. Я потеряла равновесие и упала. Но все же успела преступника дернуть за ногу, он тоже свалился. Я лупила по чему попало, даже руки заболели. И он ни за что от меня бы не вырвался, я цепкая, но преступник пошел на хитрость: натянул на мне шапку на самые глаза! Я на миг его отпустила и, конечно, проворонила! Не могу себе этого простить…»
Петр Лаптев.
«Мы с Мурзиком отобрали у Циркуля пакет и отпустили Аркашку на все четыре: вещдок у нас, и теперь ему не отвертеться! Мурзик побежал домой отнести, а я — к Лильке: поди уж задохлась под ведром! Прибегаю, а там что делается!.. Дверь на чердак — настежь, Карасева сидит на земле и ревет. Я испугался, вдруг, думаю, подранили? Посветил фонариком, нет, крови не видно. Дальше веду лучом… Бельчиков, перемазанный, как черт, тоже на полу с пожарным ведром в обнимку. А рядом… у меня просто глаза на лоб полезли! — стоит наш Андрюшка. Я вообще как немой стал — ни одного слова сказать не могу. А он поднял шапку, отряхнулся и вышел…»
День третий
«Я понял значение выражения: „Ты мне друг, но истина дороже“. Но лучше бы я не понимал….»
Рассказывает Игорь Тулупчиков:
«Я опоздал всего на пятнадцать минут. Приди я вовремя, тот, на чердаке, конечно же, не сбежал бы. И с Дюшей было бы по-другому, а теперь…
Мать любит говорить: „Знал бы, где упадешь, соломку бы подстелил“. Тогда ни про какую соломку я не думал. Наоборот, когда узнал, что преступника упустили, рвал и метал!..
Был вечер, и я никого не нашел: Николай еще не возвращался, Профессор исчез в неизвестном направлении, а у меня — куча дел! Обрубки, сучья, ветки, которые пацаны отобрали у Циркуля, и остатки „шубы“, разрезанной на куски (моя гипотеза подтвердилась!), я отвез в милицию и сдал под расписку дежурному для Чернецова. Перекуривать завтра экспертам будет некогда: на одном полиэтилене столько „пальчиков“! Правда, хвойные отходы вызвали у меня сомнение: цвет подозрительно зеленоватый и колючесть слабовата для голубенькой…
Потом поехал домой, надо было сосредоточиться. Сбор я назначил на завтра, на утро, у Лаптевых. У меня к тому времени должен быть четкий план. А темных мест — еще о-е-ей!
Меня интересовало:
какая связь между Рутовым и Баркиной? (соучастие или покрывательство);
когда проник на чердак Профессор? (время и цель);
и кто был на чердаке ч е т в е р т ы й?
Промучился полночи, аж мозги начали пищать, но зато версию построил железную!
…Открыл мне Дюха. Я оторопел: под глазом красовался огромный синячина!