Следствие ведут знатоки
Шрифт:
— В моем доме? — ахает Томин.
— …подъезд второй, квартира шестнадцать.
— Невероятно… Это же Петуховы! Чета пенсионеров, их квартира под нами… — удивляется Томин, вместе со всеми быстро собираясь. — Они еще все требовали, чтобы я ходил в мягких тапочках!
В прихожей двухкомнатной квартиры Петуховых теснятся Знаменский, Томин, Кибрит, участковый уполномоченный, понятые и фотограф. Отсюда частично виден разгром внутри: распахнутые шкафы, разбросанные по полу вещи, ящики,
Фотограф щелкает аппаратом, взглянув под ноги, немного ступает вперед и снова щелкает. Кибрит в резиновых перчатках поднимает шляпу, оглядев, кладет на стул. Осторожно разворачивает и осматривает половик. Томин и Знаменский разговаривают с участковым.
— Что сказал врач?
— Врач сказал — надежда есть, товарищ старший инспектор, — участковый старается говорить официально, но то и дело сбивается на бытовой тон. — Потерпевших оглушили ударом по голове, но не сильно. Однако потом они наглотались газу… От всего этого сердечные припадки у обоих.
— Они были в сознании?
— Какое там…
— Расскажите, пожалуйста, по порядку, — просит Знаменский.
— Есть, товарищ майор. От граждан из квартиры пятнадцать поступил сигнал об утечке газа. Аварийная установила, что газ проникает через вентиляционное отверстие в кухне, видимо, из соседней квартиры… этой самой, значит, потому что вытяжной ход у них общий.
— Ясно. Минуточку, — прерывает Томин. — Зина, нельзя ли нам выключить эту музыку?
— Чтобы добраться до приемника, надо отработать вход. По воздуху я порхать не умею.
— Извини. Продолжайте, пожалуйста.
— Когда на звонки и стук в данную квартиру никто не отозвался, а соседка сказала, что Петуховых дома нет, вызвали меня и вскрыли дверь.
— Кто сюда входил?
— Только я, потому как сразу оценил обстановку… Прошел на кухню, перекрыл газ и вызвал «скорую». Ну, а потом, конечно, врач с санитарами. Но я следил, чтобы ни за что не хватались.
Музыка наконец смолкает: «Можете войти!» — разрешает Кибрит. Все направляются к двери первой комнаты, приостанавливаются на пороге. Подсвечивая себе специальной лампой, Кибрит разглядывает разбитый цветочный горшок, шкаф.
— Следов слишком много. Боюсь, все хозяйские.
— Типичная картина ограбления без точного наводчика, — констатирует Пал Палыч.
— Да что у них было взять-то? Товарищ инспектор, вот вы как человек здешний…
— Деньги. Сын много лет работает на Севере, высылал им, собирался купить машину, — прихватив носовым платком, Томин поднимает с пола семейную фотографию. — Снялись года два назад, в последний его приезд…
— Ты хорошо его знаешь? — вглядывается Знаменский в фотографию.
— Одно время родители с ним намаялись… нет, без уголовщины, просто стойко бездельничал. Потом взялся за ум.
Тот, о ком речь, находится за тысячи километров. В просторной бревенчатой избе в компании троих мужчин рабочего вида Борис Петухов играет в преферанс.
— Кто не рискует, тот шампанского не пьет! — объявляет он, делая ход.
— Под игрока — с симака!
— Без одной.
— Без двух.
— С тобой, Петухов, только в дочки-матери играть, — сердится партнер.
— Ну уж, — ворчит Петухов, сам чувствуя, что сплоховал.
— Где тебя прошлое воскресенье носило?
— А он, братцы, клюкву собирал! Ей-бо! С болота еще и снег путем не сошел, а он целое воскресенье на коленках ползал!
— Ну и что? — ощетинивается Петухов.
— Да на что тебе клюква, чудак человек?
— Он папаше с мамашей отправит!
— Ну и что? Витамины. Пусть кисель варят, вам жалко?
— Клюкву твой папаша и в Москве добудет, тем более — без пяти минут академик.
— Охота при таких родителях за Полярным кругом торчать!
Осмотр переместился в кухню. Здесь тоже кавардак, следы беспорядочных поисков.
— Вот так лежали потерпевшие. Рядом. — Участковый очерчивает пространство над полом.
— Фрамугу открыли вы?
— Да, товарищ майор, необходимо было проветрить. Газ перекрыл краном на трубе, а плиту оставил как есть, — он указывает на кастрюлю со сбежавшим молоком, горелка под которой открыта до отказа.
Кибрит трогает ладонью кастрюлю.
— Скажите, когда вы вошли, над молоком поднимался пар?
— Н-нет… — отвечает участковый. — Я думаю, молоко давно сбежало и загасило горелку, тут уж было не продохнуть.
Кибрит заглядывает под кастрюлю — на конфорку, снова прикладывает руку к кастрюле.
— Совсем холодная… Томин, мне нужна от нее крышка.
— Момент! — Он осматривает кухню, ни к чему не прикасаясь. — Вот она! Дать? — Отведя занавеску, показывает крышку на подоконнике.
— Нет-нет, сама! — Кибрит осторожно берет крышку за края, поворачивает к свету. — Ею пользовались… изнутри энергично осаживались пары.
— И на подоконнике влажный круг. — Томин наклоняется.
— Пал Палыч! Взгляни, под другой конфоркой тоже шлепки молочной пены.
— Да. — Оборачивается к понятым. — Для протокола важно, чтобы вы себе уяснили: кран, потеки на кастрюле, на конфорке подгоревшее молоко…
— Мы все запомнили, не беспокойтесь!
— Тогда можете пока побыть в коридоре. Ну? — спрашивает у Кибрит, когда понятые выходят.
— По-моему, дело было так. Молоко побежало, кто-то из Петуховых поскорей сдвинул его на свободную конфорку. Здесь оно успело немного перелиться через край. Горелку, конечно, выключили, кастрюлю накрыли крышкой.