Следующая остановка - жизнь
Шрифт:
Спасибо, брат.
Юля смотрит на него. Но слова противоречат взгляду. Слова заставляют верить в то, что мама будет жить, глаза говорят о том, что они с Аркадием не довезут маму до операции.
Аркадий уехал в Кишинёв в шесть утра, вернулся в десять — привёз маме билет. Лететь они должны вечером.
Юля двигалась беспрерывно, как заведённая кукла: укладывала в сумки домашние дары — банки с баклажанами, кабачками, перцами, початки кукурузы, муку и фрукты, готовила обед и мыла бесконечную
Маме она запретила двигаться. Заставила её тепло одеться и вывела в сад:
— Ни о чём, мама, не думай. Дыши воздухом, разговаривай с птицами, они о тебе скучают. Я пока соберу твои вещи.
И снова почему-то подумала о собаке. Была бы у них собака, ткнулась бы сейчас мордой маме в колени, облегчила бы боль. Генри прав: собаки всё понимают.
С этажерки Юля взяла несколько чучел зверей и птиц — может, будет всё-таки мама в Москве учить детей?! Уложила в чемодан справочники и книги по биологии.
Лишь теперь принялась за вещи. Это платье надо взять обязательно, и второе — домашнее, серенькое. Пусть оно — скромное, старое, но в нём мама — мама. И золотистое надо взять. Новый год скоро.
Юля перебирала вещи осторожно, по одной, вспоминала, как часто мама надевала ту или иную.
Бажен вошёл, когда чемоданы были сложены:
— Я хочу сказать… зря ты это… В самолёте может трясти. И вдруг в Москве тоже не найдёшь хорошего хирурга?
— Не говори об этом, пожалуйста, — попросила Юля. — И не думай так. У нас есть знакомые американцы. Они считают: всегда нужно верить в успех, и тогда успех будет.
— Не уезжай, — сказал Бажен. — Я не трону тебя, только не уезжай.
Юля села на мамину кровать.
— Здесь воздух, — сказала. — Здесь легко дышать. Здесь птицы говорят.
— Вот видишь, — обрадовался Бажен. — Ты родилась здесь, это твой дом.
— Но при всём том тут мама надорвалась, и я здесь начала погибать: я только и делала, что работала, больше ничего, — тихо сказала Юля.
— А разве в Москве ты не работаешь? Мама говорит, ты с утра до ночи в Москве работаешь.
А ведь Бажен прав. Она и в Москве работает много.
— Вот видишь, ты молчишь. Работа везде. И везде работа любит дураков. Но здесь мы взяли бы помощников. Но здесь я бы стал делать большую часть твоей работы… — Бажен тяжело смотрел исподлобья на Юлю. — Ты снова хочешь сказать, что я не помогал раньше. Отец говорил, бабская работа. Только теперь начинаю понимать: он просто барин, он всё врал.
Юля встала, подошла к Бажену и провела ладонью по его щеке.
— Что ты плачешь, Юль? Почему ты так горько плачешь?
— У меня есть брат…
— У тебя всегда был брат.
Она качает головой:
— Нет, у меня не было брата, у меня есть брат теперь.
Довезут или не довезут и вернутся обратно — хоронить?
Наверное, в каждом селе, в каждой деревне есть кто-то, кто умеет предсказать будущее. Такой человек в их селе — ФедОра. В молодости была красавицей — чернущие глаза, небольшой нос, румянец. И сейчас она не очень стара, но лицо совершенно съёжилось, подбежали все черты к носу и как бы вцепились в него. То ли — вместо одной — много жизней прожила Федора, то ли жизнь её получилась несчастной, хотя внешне не такая уж плохая: и дом есть, пусть не такой пышный, как у них, и дочка есть, живёт в городе, и муж был когда-то.
Федора зла никому не делает. Один лишь раз прокляла она женщину, да, кто знает, какая причина была — может, большое горе принесла та женщина Федоре. Сейчас каждому Федора старается помочь. Придёшь к ней, усадит, посмотрит на тебя из всех своих глаз, что-то с огнём сделает, что-то с землёй и скажет, зачем ты пришла, а потом снимет с тебя твою беду.
И Юля отправилась к ней, прижав к груди курицу.
Оставался час до отъезда. Мама спала. Бажен с отцом грузили коробки и чемоданы, Аркадий договаривался с Гришаней о сроках — когда тот привезёт в Москву вещи и продукты.
Юля шла по селу.
Словно в первый раз.
Девчонкой ходила в школу, из школы. Всегда Неля семенила рядом и всю дорогу болтала. По сторонам Юля не смотрела. Чего смотреть? Дома и дома, сады и сады.
Сейчас дома повёрнуты к ней лицами, каждое — со своим выражением. Она знала односельчан в лицо, но какие у неё с ними дела? «Здрасьте» и «до свидания». Почему сейчас они все словно стоят на месте своих домов, окружённые голыми деревьями? Скелеты прошлой жизни — деревья, росчерки веток.
Что с ней случилось? Мир обглодан.
Нет, мама, нет!
Везти тебя или не везти?
Вот дом Федоры. Поменьше других, с тремя окошками — на улицу. В окошках — свет.
Юля прижимает к груди курицу, словно та может защитить её от всех бед в неуютном мире. В её грудь бьётся всполошённое сердце птицы.
Стоит Юля перед домом Федоры.
Федора скажет: «Не вези, Юлька».
Отнимет несколько часов, дней надежды.
Федора скажет: «Вези, Юлька, операция пройдёт хорошо».
Это Юля сама увидит.
Она пятится от Федориного дома. Не надо беспокоить Федору. В любом случае надежда остаётся, пусть на несколько дней или на год.
Юля совсем уже собирается бежать, как видит в окне Федору. Федора не манит её и не машет ей, чтобы уходила. Лицо её, завёрнутое в платок, смазано, как смазано в сумерках всё.
Федора знает, что она шла и пришла к ней. Федора ждёт её. Иначе зачем стоит у окна?
Но что хочет сказать ей Федора? Ехать или не ехать?
Если бы не ехать, Федора к окну не подошла бы. Зачем навязывать Юле дурную весть? Подошла, значит благословляет ехать, подаёт надежду?