Следующая остановка - жизнь
Шрифт:
Но Бажен редко работал с ними в саду. Ходил следом за отцом. Отец зашагал по саду Идёт и отдаёт приказания: «Здесь надо убрать. Компост перемешайте и присыпьте землёй…»
Сад и огород заложили родители отца. И оба они работали от зари до зари, без выходных. А назначение отца на земле — командовать.
Запах шёл от земли, богатый.
По недавно перекопанным грядам ходили птицы. И, несмотря на суетящихся важных птиц, гряды, возвышавшиеся узкими, длинными горбушками, напоминали свежие могилы.
Нет, мама, нет! — молила Юля. — Это твой сад, не кладбище. Он зазеленеет, мама, он родит живое.
Птицы снялись с грядок, взлетели, на мгновение как бы оцепенели над Юлей и понеслись прочь.
Сердце забилось быстро-быстро, словно она связана с этими птицами. Распростёрты крылья, бьют воздух и вдруг замирают распахнутые — птицы парят. И почему-то образовали они в небе треугольник.
Случаен этот треугольник? Существует строгий порядок в движении птиц? Как каждая птица знает своё место?
— Вот ты где! Мама спит, а я не могу найти тебя. Что в небе увидела такое интересное?
Отец стал ещё плотнее. С яркими глазами и губами, едва сдерживает довольство. Лоснится.
— Видишь, мама тяжело болеет.
Довольство не к твоей болезни, мама, довольство — к Любе.
— Что говорят врачи?
— Плохо, Юлька, говорят врачи. Недолго…
Юля прижала руки к груди.
— Отпусти её ко мне. Она не нужна тебе.
— Ей нельзя двигаться.
— А умирать можно?
— Растрясёт же. Не довезёшь до Кишинёва. И на самолёте ей нельзя.
— Ты отпускаешь её?
— Я привозил из Кишинёва врача. Он сказал, нужна операция. Но такую делают только в Москве.
— Где Аркадий?
— Они с Баженом в конторе, переписывают товар.
— В какой конторе?
— А мы пристроили к скотному двору контору, купили шкафы, теперь у нас много бумаг. Аркадий предложил большой бизнес, я нанял ещё двух человек. Мама не может…
Маму ты загнал, — хочет сказать Юля, но лоснящийся, сытый отец, сильно напоминающий кота, не захочет быть виноватым, не поймёт, что виноват он, и озлобится.
— Ты отпустишь маму со мной? — настойчиво повторила Юля.
— Я хочу, чтобы она жила. — Отец по обыкновению бездумно прямо ей в лицо выпустил дым. Она отвернулась — ребёнку вреден.
Вокруг них летали птицы, и Юля не могла оторвать от них взгляда. Те же, что взлетели недавно с грядок? Вернулись? Это их сад?
А птицы помнят людей?
— Папа, почему ты не завёл собаку? — спросила Юля.
— Собаку? Что это ты вдруг? Ты хотела бы иметь собаку?
— Когда была маленькая, очень хотела…
— Почему не попросила?
— Ты не ответил, почему у нас не было собаки?
— Для чего она нужна? Сторожить? А от кого в нашем селе сторожить? Все друг друга знают, у всех такие же дома и сады, разве нет? Кому придёт в голову воровать?
— Тогда почему у других есть собаки?
Отец пожал плечами.
Юля слушала разномастный собачий лай, голоса птиц, зимний, не певучий, озабоченный.
В её утробе рядом с ребёнком затаилось нечто опасное, что могло помешать ребёнку, что могло разрушить всю её жизнь. Юля назвала это «нечто» — смерть. Возникло ощущение: её ребёнок и возможная мамина смерть сцепились намертво в едином клубке.
— Врачи говорят, мама должна скоро умереть? — храбро повторила Юля слова отца. — И ты считаешь: не надо бороться за её жизнь? У меня другая точка зрения. Это риск — везти её, да. Но это и шанс. Если довезём, если ей сделают операцию… мама будет жить. Так? — сказала она Асино слово.
— Так, Юлька. Ты, наверное, голодная? — спросил отец. — Я попрошу Любу…
— Нет! Да, я голодная, но я ещё помню, где лежит картошка.
— У нас есть солонина…
— Спасибо, я не хочу солонины, — перебила Юля отца. Она не хотела слушать перечисления того, что наготовила Люба. — Я хочу картошки с солёным огурцом и кукурузных лепёшек.
— У нас нет готовых. Люба поможет…
— Спасибо, я всё сделаю сама. А что, Люба у нас живёт?
Отец выдохнул ей в лицо дым. Покраснел. Он ничего не ответил, пошёл прочь. Его кожаная, модная спина, казалось, тоже покраснела.
— Пожалуйста, пусть Люба уйдёт домой, пока мы с мамой не уедем отсюда! — крикнула она в эту покрасневшую спину.
Загнал маму и добил её Любой. При маме… в соседней комнате спит с Любой. Без стеснения.
Летали над Юлей кругами птицы. Что-то торопились рассказать ей.
Что? То, что скучают о ней и о маме?
Сколько времени болеет мама? Кто в этом году обрабатывал сад и огород?
Почему ей так захотелось собаку сегодня?
Она заглянула к маме. Мама спокойно спала.
Спи, мама, мы довезём тебя до хирурга, тебе сделают операцию.
Спи, мама, набирайся сил. Проснёшься, и как раз поспеет лепёшка.
Он всегда ходил неслышно. Прежде шагов и дыхания услышала стук сердца. В первое мгновение ей показалось, стучит у неё в голове. Но стучало извне, настойчиво, зло.
Не повернуться. Не встретиться лицом к лицу.
Она поставила противень с лепёшками в духовку и принялась собирать в кучу муку, оставшуюся от теста.
Пыталась и не могла вздохнуть.
Обнимет? Поволочёт в спальню? Мама не придёт спасти.
Где Аркадий?
Спина раскалялась, как духовка. Юля тёрла одно и то же место на столе тряпкой, хотя оно и так уже было свободно от муки.
Не повернуться.
И повернулась — под властью силы, исходящей от Бажена.
Исподлобья взгляд, в котором — мольба.