Следы говорят
Шрифт:
от распущенных крыльев.
Это – вступление к предстоящим токовым играм. Раз глухари «зачертили», – недолго
осталось ждать начала их весенних песен.
Следы с «чертежами», замеченные охотниками, заранее указывают места токовищ.
Тока чаще всего бывают в хвойном лесу, затем – в смешанном и реже – в чернолесье.
Как правило, глухари играют в глуши лесных просторов. Обычней всего, это влажные
моховые болота то с плотным, то с редким корявым сосняком. Закраины
мшаг, незаметно повышаясь, переходят в острова соснового бора, поросшего кое-где
ельником, осинами, березами. Примерно по кромке боровой гряды и рассаживаются по
деревьям птицы.
Весна всё больше и больше дает себя чувствовать. В хвойном лесу ещё снег, но в голом
чернолесье на проталинах зацветают подснежники.
Петухи теперь с вечера торопятся лететь на ток, а на рассвете уже поют на деревьях.
Потеплеет, – они заиграют ещё раньше – затемно.
Тут и открывается охота на них. Начинать её следует с вечернего подслуха.
Мошники необычайно привязаны к своему токовищу. Они посещают его до тех пор, пока
не будут все перебиты, что, к великому сожалению, случается ещё довольно часто.
Впрочем, ежедневно тревожа певунов настойчивым и неумелым преследованием, можно
вынудить их временно рассеяться по окрестностям.
Но как только минует невзгода, глухари возвратятся на старое место. Новый же ток
образуется не сразу.
3
Весенним вечером, часа за два до захода солнца, прихожу к току на подслух, чтобы
проверить слёт глухарей. Удобно облокачиваюсь о ствол дерева. Защитный цвет одежды
сливается с окружающим фоном.
Стою в развилке сосны на грани боровой гривы и мохового болота с низкорослым
хвойником, охваченного, как подковой, островами высокого краснолесья. Осматриваюсь. Из
снега проглядывает кочка с серой осокой. Не пойму, отчего это на ней так ослепительно
искрится солнце. Просто глядеть невозможно, не сощурясь.
В такой хороший вечер мошники будут громоздиться по соснам и елям, на закрайках, а
не в глубине острова, как это случается в ненастье, в ветер.
Задолго до заката с шумом взлетает с земли и садится возле меня на сосну глухарь.
Хрюкнул. Видно, где-то вблизи дневал и «пешком» пришел сюда. Кося глазами, любуюсь
петухом. Меня ему не разглядеть меж стволов. Посидел-посидел мошник и занялся
«ужином»: срывает хвою и набивает ею свой зоб. Долго возился мошник, перепрыгивая с
ветки на ветку и выбирая пучки игл посочнее.
Солнце уже скрылось за лесом, но ещё не зашло; сбоку от меня, на рыжей коре, всё выше
и выше тлеет в голубой дымке солнечный луч. А вслед за ним поднимается тень. Вот красная
полоска осталась лишь на маковках самых высоких сосен... Погасла... В стороне заката горит
заря. Тускнеют и её отблески...
Слетаются мошники. То ближе, то дальше раздается хлопанье крыльев
подсаживающихся на деревья глухарей. Один сел невдалеке и вытянулся на суку, напряженно
застыв, чтобы при малейшей тревоге пригнуться к ветке и с толчка нырнуть в полумрак.
Неожиданно слышится сухой треск, похожий на пистолетный выстрел. Так – с хлестким
ударом крыльев – садятся некоторые глухари. Ещё один с шумом мелькает в просветах
вершин. Сел. И сразу, как бы давая ему знать о себе, за моей спиной громко хрюкнул ранее
прилетевший. Откуда он взялся? Не было слышно его посадки, – значит, бесшумно
опустился.
Глухари перелетают с места на место. Некоторые, собираясь запеть, щелкают. Доносится
то одиночное «док», то вздвоенное «тэ-тэк... тэ-тэк» или «тэ-кэ», но всякий раз это
вступление к песне заканчивается... хрюканьем.
Смолкли. Да и пора, уже поздно.
Ночевать иду в конец острова. Буду коротать ночь у костра там, чтобы не тревожить
глухарей.
Крадучись по заснеженной ветоши, прохожу под сосной, где кормился хвоей мой
пернатый «сосед». Втянув шею и положив голову на выпяченный зоб, он по-куриному спит
на ветке, поджав ноги...
Перед рассветом, до пробуждения глухарей, стараясь не хрустеть, приближаюсь к
окраине тока.
Хорошо, что пораньше пришел. Проснувшись, птицы становятся очень осторожными, а
заподозрив опасность, не запоют.
Песня мошника не отличается звучностью. Приглушенные тона её неуловимо
растворяются в сумеречной тишине. Охотник, ещё незнакомый с этой песней, если она и
долетит до его слуха, пожалуй, не обратит на неё внимания. Опытный же, в тихую погоду и в
редком лесу, услышит точение – глухую трель – за триста-четыреста шагов. В ветер, в дождь,
в чаще, после восхода солнца, когда пробуждается разноголосый весенний хор пернатых,
слышимость, конечно, хуже...
Стою, слушаю и жду, поглядывая на восток... Светлеет. Иногда в сильный мороз глухари
запевают после восхода солнца. Но сейчас тепло. Вот-вот начнет игру какой-нибудь старый
петух. Молодые, первогодки, в раннюю пору весны прилетают скорее утром, чем с вечера, и
первые дни не поют, а только прислушиваются да изредка «крекают»...
Чу! Щелкают!..
Издали обычно долетает сначала точение. Приблизившись, различаешь и прелюдию –
пощелкиванье или тэканье. С этого момента и начинают подход «в песню». Ведь пока не