Следы на камне
Шрифт:
Смилодон, саблезубый тигр. Он вымер уже в четвертичном периоде.
Мы входим в кайнозойскую эру и застаем оба рода млекопитающих живущими рядом и как будто спорящими за первенство. В начале палеогена преобладают, несомненно, сумчатые, их гораздо больше; но скоро сумчатые оказываются побежденными и исчезают отовсюду, кроме Австралии.
Высшие млекопитающие победили, но они в свою
Гиенодон.
Мы говорили об этом втором разделении млекопитающих: одни стали морскими животными, другие наземными хищниками, третьи травоядными копытными животными; оказались и такие, которые мало изменились по сравнению со своими предками, жившими в меловом периоде в Монголии: эти зверьки остались и поныне ловцами насекомых или грызунами, они только измельчали, выродились, приспособились к жизни в земле, где только изредка видишь солнечный свет.
Четыре разных пути — морские, хищные, копытные, грызуны, — и ни один из этих путей не ведет и не может вести к человеку. Но есть еще пятый путь.
Вы помните, в древнейшие времена жизни некоторым мелким рыбам, чтобы избавиться от преследования своих крупных родственников и хоть как-нибудь прожить, пришлось покинуть глубины моря и отступить в мелкие, прибрежные части морей? И как раз эти, можно сказать, обиженные рыбы потом дали начало животным суши. Нечто подобное случилось и сейчас, при разделении млекопитающих.
Среди млекопитающих оказались такие, которые не приобрели ни острых зубов и когтей хищников, ни копыт травоядных бегунов и не стали такими большими, как те, что ушли в море; этим небольшим и беззащитным млекопитающим, чтобы спасти свою жизнь, приходилось вое время отступать и отступать. Их последним прибежищем стал лес, его деревья, они научились взбираться на деревья и отсиживаться там во время опасности. А так как опасность была почти всегда, то они и стали проводить на деревьях почти все время, жить на деревьях, так оказать, в верхнем этаже леса.
Этих животных мы зовем теперь обезьянами. Но так как теперешние обезьяны только последний остаток этих животных, живших на деревьях, и так как от этих животных произошли не только обезьяны, но и люди, то, чтобы обозначить зараз и, нынешних обезьян, и людей, и их общих предков, изобрели для них всех одно общее название — приматы, то есть первенствующие, главнейшие.
Жизнь на деревьях не давала такого богатого выбора пищи, каким пользовались другие животные. Обезьянам пришлось стать вегетарианцами. Главной их едой были разные плоды и фрукты, древесные почки, орехи. Но чтобы раскусить орех, надо иметь острые зубы. С зубами обезьян не произошло такого превращения, как с зубами травоядных животных, например лошадей: зубы их мало притупились. К тому же жители деревьев не были слишком строгими вегетарианцами: при случае они лакомились птичьими яйцами, а то и маленькими птичками.
Таким образом, наши предки, благодаря своему образу жизни, избежали той специализации зубов, которая произошла у других млекопитающих. И этому мы обязаны тем, что мы сейчас с одинаковой легкостью усваиваем и мясную и вегетарианскую пищу.
Но еще гораздо важнее были те изменения, которые произошли с конечностями
Беспощадный отбор на ловкость и цепкость длился миллионы лет. И результатом этого отбора было то, что в первый раз за всю историю жизни на Земле появились наконец животные, у которых пальцы стали такими цепкими, что могли ухватываться за ветки деревьев. Короче говоря, появился хватательный орган — рука.
У хищников конечности остались лапами, у морских животных они стали ластами, у птиц — крыльями, у травоядных — ногами с копытами, а у обезьян — руками.
Но это случилось не сразу, только в неогене лесные жители стали настоящими обезьянами.
В начале палеогена жители деревьев — полуобезьяны — еще не приобрели особой ловкости; по строению тела они походили и на грызунов, и на хищных, а больше всего на насекомоядных.
Таким зверьком, жившим на деревьях, был в те времена нотарктус, скелет которого найден в Северной Америке.
Нотарктус.
Вначале он, как и все другие животные, полагался больше на обоняние, на то, что чувствовал носом. И, как у всех других млекопитающих, у него был хороший нюх. Но это приносило ему мало пользы: ведь он сидел на дереве, и ему мало приходилось иметь дело со следами, оставляемыми животными на земле. Гораздо важнее, чем обоняние, было для него зрение. Нельзя перепрыгивать с ветки на ветку, если не имеешь острых глаз, а тонкое обоняние для этого совсем не нужно. Поэтому среди жителей деревьев отбор происходил уже не на обоняние, а на зрение. Это — не такое уж важное обстоятельство, однако оно имело большие последствия.
Сравните портрет нотарктуса с портретом его потомка анаптоморфуса, и вы сразу заметите, что произошло.
Анаптоморфус.
Изменились величина и форма глаз, и сразу вместе с тем изменилось и все выражение мордочки, появилось в ней что-то, отдаленно напоминающее человеческое лицо, как бы предвещающее его.
Можно сказать, впервые, вместо звериной морды, появилось — хотя и мало похожее на человеческое — лицо.
В наше время в Индии живет на деревьях потомок анаптоморфуса, очень мало изменившийся за протекшие миллионы лет; он сохранил фамильное сходство со своим предком; зовут этого зверька тарсиусом. Он нарисован на странице 194.
Тарсиус. Он живет сейчас в Индии. Не правда ли, он похож на своего предка анаптоморфуса?
Если вы будете в зоологическом саду и увидите там в клетке тарсиуса (к сожалению, зверек этот редок и не во всяком зоосаде имеется), остановитесь на минутку перед клеткой: ведь таким же или почти таким же был и наш предок в палеогене!