Следы на снегу
Шрифт:
– Сегодня можно двойную порцию. Условия, приближенные к фронтовым, сказал Шелестов.
Быканыров крякнул, потирая руки.
Эверстова наделила мужчин двойной порцией, а себе налила два-три глотка, да и те разбавила водой.
Все подняли кружки, и Петренко пошутил:
– Сто грамм за дам.
– За одну даму, - поправил Шелестов.
Шелестов сразу глотнул все, одним глотком. Петренко хотел последовать его примеру, но поперхнулся, закашлялся. Быканыров отпивал свою долю маленькими
– Спирт надо умеючи пить, - сказал Шелестов, принимаясь за пельмени.
– И надо знать, когда пить.
– Как это понимать?
– спросил Петренко.
– А так, - продолжал Шелестов.
– Вот сейчас, после дороги, перед едой, перед отдыхом это даже полезно, а вот в дорогу - нельзя. Ведь ясно, что спирт не только возбуждает, придает аппетит, но еще и притупляет чувствительность. Хватишь на дорогу, и, кажется, мороз тебе нипочем, и в сон клонит, смотришь, и заснул, когда не надо, а то и отморозил что-нибудь. Недаром же есть поговорка: пьяному и море по колено...
– Правду говоришь, - сказал Быканыров.
– В дорогу идешь - нельзя пить. Спирт уйдет - совсем холодно станет.
После пельменей дошла очередь до глухаря, Эверстова еле-еле разломала его на куски.
– Ну и птичка, - усмехнулась она.
– Что птичка? Хорошая птичка, - заметил Петренко, взяв себе кусок.
Шелестов тоже выбрал кусок, попробовал его зубами и положил на место, мотнув головой.
– Совсем старая птица. Сто лет ей. Не по моим зубам, - разглядывая глухаря, проговорил Быканыров.
– Выражаясь словами одного из героев Дюма, можно сказать: я уважаю старость, очень уважаю, но только не в жареном виде, - сказала Эверстова.
Раздался дружный смех.
– Придется твоего "сохатого", Грицько, отдать на съедение Таас Басу, - предложил Шелестов.
Из-под полога высунулась голова Таас Баса. Он посмотрел своими преданными глазами на людей и тут же лег. Его глаза как бы говорили: правильно, зачем вам мучиться? Давайте старого глухаря мне. Мои зубы с ним справятся.
Эверстова собрала куски и бросила их собаке.
Потом пили густо настоенный, почти черный чай и разговаривали на разные темы. Так Петренко узнал, что Эверстова была на его "ридной" Украине.
– В начале сорок четвертого года я была в Полтаве, училась на курсах радистов, все надеялась попасть на фронт, да так и не успела, - рассказала Эверстова.
– А то, может быть, встретилась бы где-нибудь с Романом Лукичом.
Тот улыбнулся одними глазами.
– Вот уж на фронте мы никак бы не встретились.
– Почему?
– задал вопрос Петренко.
– Я был по ту сторону фронта.
– В тылу у немцев?
– Да.
Петренко шумно вздохнул и сказал, обращаясь впервые к майору по имени и отчеству:
– Ну, вам, Роман Лукич, есть о чем рассказать. Это ведь не шутка - в тылу врага.
– Да, бывало всякое, - уклончиво ответил майор. Он вообще не любил много говорить, а тем более не любил говорить о себе.
– Когда-нибудь, в другое время поговорим. Сейчас же я предлагаю отдыхать.
– А дежурить по очереди не будем?
– поинтересовалась Эверстова.
– Не будем, - ответил Шелестов.
– Имея такого сторожа, как Таас Бас, можно спать спокойно. Как, отец?
– обратился он к Быканырову.
– Точно, Роман Лукич. Он за версту чужого учует...
Вскоре в палатке стояла тишина.
*
* *
Проснувшись утром и высунув голову из спального мешка, Эверстова увидела майора. Он сидел по-восточному, подобрав под себя ноги, перед маленьким кусочком зеркала, прикрепленным к шесту, и брился.
Печь уже горела, и в палатке было тепло.
Эверстова обвела взглядом палатку и убедилась, что спальные мешки Быканырова и Петренко пусты.
"Здорово!
– подумала Эверстова.
– Оказывается, одна я всех переспала!"
Но рассвет едва-едва занимался.
Эверстова вылезла из мешка.
– Доброе утро, Надюша!
– приветствовал Эверстову Шелестов, не поворачивая головы, и продолжал усердно водить бритвой по щеке.
– Доброе утро, Роман Лукич! Проспала я?
– Пока еще нет. Официально подъема не было.
– А вы знаете, как чудесно спалось. Я уже давно так не спала.
– Вы...
– раздался снаружи голос Петренко.
– Вы северянка, а что сказать мне, южанину? Я еще никогда не испытывал такого удовольствия. И если бы кто-нибудь сказал мне год, полгода тому назад, что можно так хорошо спать на таком морозе, в тайге, я бы ни за что не поверил.
Эверстова откинула полог палатки, сделала шаг и ахнула.
Лейтенант, оголенный по пояс, набирал пригоршнями снег и натирал им лицо, руки, плечи, грудь.
– Это же безумие!
– вскрикнула Эверстова.
– Роман Лукич! Посмотрите, что он делает.
– Знаю, видел... Ничего страшного, - отозвался Шелестов.
– Закалка, Надюша. Это большое дело - закалка, - повернувшись к Эверстовой, сказал Петренко.
– Вы простите, что я вас называю по имени.
– Это не страшно и не опасно, а вот вы можете легкие простудить.
– Ерунда, - уверенно ответил Петренко, забежав в палатку.
– Теперь я разотру тело вот этим мохнатым полотенцем, и все. Я всегда зимой снегом натираюсь, а когда нет снега, обливаюсь холодной водой.