Следы на снегу
Шрифт:
"А в общем, ничего страшного нет, - подумал между тем Шелестов.
– Мы все равно сейчас должны сделать привал".
Петренко смотрел на Шелестова просящими глазами, а тот все еще колебался.
На подмогу пришел Быканыров.
– Зачем думаешь? Пусти лейтенанта. Пусть пробежится.
– Ладно, - сказал майор.
– Только строго с одним условием: через полчаса не увидите сохатого - обратно.
– Есть, через полчаса обратно.
Петренко быстро снял с нарт лыжи и палки, опустил голенища торбазов, достал из сумки обмотки и перемотал икры,
Он выбежал из распадка на пригорок и размашисто пошел дальше.
– Однако, шибко бежит, - одобрил Быканыров и поцокал языком.
– Да, лыжник из него первоклассный, - согласился Шелестов, провожая глазами удаляющуюся и уменьшающуюся фигуру молодого офицера.
– А не заведет его сохатый в дебри?
– высказала опасение Эверстова.
– Я ему установил срок, - коротко ответил Шелестов.
Петренко оказался точным. Едва успели Шелестов, Быканыров и Эверстова распрячь оленей на месте, избранном для привала, как лейтенант оказался тут как тут.
Он бросил на снег большого черного глухаря, рассмеялся и сказал:
– Вот вам и сохатый! Ровно на тридцатой минуте смотрю, сидит царь-птица, а сохатого нет. Ну, думаю, чем пустым возвращаться, сшибу его, и сшиб.
– Вот как!
– заметил Быканыров.
– Однако, у лейтенанта глаз хороший.
– Не спорю, не спорю...
– согласился Шелестов.
Таас Бас осторожно обнюхал убитую птицу. У собаки была такая поза, будто глухарь сейчас взлетит и бросится на нее.
Быканыров поднял глухаря, пощупал.
– Мало-мало суховат, старик-птица.
– Ничего, - сказала Эверстова.
– На огоньке он помолодеет.
– Ну, за работу, товарищи, а то темнота наваливается, - подал команду Шелестов.
– Силы распределим так: за тобой, отец, - обратился он к Быканырову, - дрова и костер. Я с лейтенантом буду разбивать палатку, а Надюша позаботится об обеде.
Эверстова рассмеялась.
– Что вы, какой обед, Роман Лукич, на ночь глядя. Скорее ужин.
– Надо совместить и то и другое, - предложил Петренко.
– Правильно, - одобрил Шелестов.
– Принимайтесь за работу...
Из всех четырех одному лейтенанту Петренко предстояло впервые ночевать в тайге, на снегу, при чуть ли не пятидесятиградусном морозе. Он еще не представлял себе, как это будет, хотя много раз мечтал о такой возможности. Сейчас он больше всего опасался, чтобы кто-нибудь ненароком или умышленно не намекнул на то, что он новичок в тайге. Но каждый был занят своим делом.
Старый охотник отправился ломать сухостой. Эверстова копалась в мешках с продовольствием. Таас Бас, несмотря на большой перегон, не улегся, а рыскал вокруг стоянки, что-то вынюхивая, к чему-то прислушиваясь. Олени паслись. Они разгребали копытами снег, зарывались в него головами и щипали промерзший ягель.
Снегу тут было так много, что олени подчас почти полностью скрывались в нем, и были видны лишь их коротенькие подрагивающие комочки пушистых хвостиков.
Шелестов и Петренко
– Вот тут мы и будем спать, - сказал Шелестов и, вооружившись топором, подошел к густой ветвистой елке. Он стукнул по стволу елки обухом и отпрянул. Ветви уронили нависи снега, иней и очистились.
– А теперь мы ее вот так, - продолжал майор, расчистил у подножья елки снег и начал сильными ударами рубить дерево под самый комель. Елка вздрогнула, издала звук, похожий на скорбный вздох, как бы задумалась на короткое мгновение, потом накренилась, скрипнула и с шумом рухнула на снег.
"Отжила свой век", - с грустью подумал Петренко. Ему всегда было грустно, когда рубили деревья.
Майор, ловко орудуя топором, обрубал у поверженной елки мохнатые ветки.
– Это будет наша постель. Вместо матрацев. И ничего лучшего не придумаешь.
Лапчатую хвою перенесли и уложили на очищенное от снега место. Образовался многослойный мягкий настил.
В центре квадрата поставили на землю круглую аккуратную небольшую железную печку. От нее вывели жестяную трубу. Там, где железо должно было соприкасаться с тканью палатки, майор закрепил широкий асбестовый поясок.
Потом Шелестов и Петренко сняли с нарт меховые спальные мешки и уложили на хвойном настиле.
– А теперь все это накроем, и делу конец, - сказал Шелестов.
– Вам, надеюсь, приходилось ставить палатки, товарищ лейтенант?
– И не раз, товарищ майор.
– Ну, и отлично. Так значит ваше имя Григорий?
– Да, вообще-то Григорий, а на родине звали Грицько.
– Грицько - это хорошо звучит. Грицько... Петрусь... Василь.
– Это по-украински.
– Ну, что ж, Грицько. Тащите сюда палатку, а то мы запаздываем. Видите, товарищ Быканыров уже развел огонь.
Палатка из плотного полотна закрыла целиком расчищенное и застланное хвоей место. Майор вбил наискосок в мерзлую землю четыре кола, закрепил растяжки, вывел в специальное отверстие конец трубы.
– Вот и все, готово, - сказал Шелестов, поправляя полог палатки.
– Да и пора.
В небе уже высыпали звезды.
Старик Быканыров поставил по обе стороны костра рогатины и положил на них жердь. На жердь он водрузил котел и широкодонный чайник, туго набитый снегом.
Шелестов и Петренко подошли к костру. Жадное пламя уже вскидывалось вверх, освещая все вблизи, и звезды на небе как бы погасли.
Эверстова отсчитывала из мешка промерзшие и гремящие, как орехи, пельмени. Глухарь, подстреленный Петренко, лежал уже ощипанный и выпотрошенный.
Быканыров закрепил глухаря на вертеле и подвесил над огнем.
Петренко полез в самую чащу тайги, погружаясь почти по пояс в снег. Возвратился он с большой охапкой сухих дров, которые снес в палатку. Этого количества топлива показалось ему мало, и он решил принести еще. А когда вернулся вторично, из трубы уже вился дымок.
– А что будет, если я обложу палатку снаружи снегом?
– спросил Петренко.