Следы в Крутом переулке
Шрифт:
Софье я не верил с того дня, как случай привел ее ко мне в кабинет и она морочила мне голову нелепыми оправданиями, которые никому не были нужны. Я не верил даже в то, что она способна в кого-то влюбиться.
Ее зоркие ледяные глаза не лгут. Они просто скрывают истину. Никогда не поверю, что ей не нужно добро, доставшееся Надежде. Она все сделает, чтобы урвать свой кусок. Если же не удастся, то пусть и сестре не достанется.
Смерть Петрушина Софье выгодна, хотя она и делает вид, что скорбит вместе с сестрой. Конечно, Петрушина она не убивала, но пугало возле своего дома поставить
Не верю, что какие-то нравственные принципы могли бы Софью остановить, если бы до трюка с пугалом додумалась именно она. Убежден, что не только я, но и все остальные ни одного ее слова не принимали на веру. И сестры прежде всего.
Но есть еще и Вера. Нежданно-негаданно на ней женился Малыха. То ли самоотверженно пожалел, то ли чем-то она его подкупила? Чем? Внешностью? Душой? Или умышленно, все наперед рассчитав, предложила ему свою долю в отцовском наследстве, а он, дурья голова, не разгадал? Могло быть такое? Могло. Тихони, да еще по-рабски влюбленные, способны на самые немыслимые поступки.
Могла же Вера средь ночи одна тащиться через весь город? В этом все дело: ее поведение невозможно разгадать, многие ее поступки непредсказуемы. Если уж выносить ей окончательный приговор, то он немудрен: ей никто не верит, потому что не принимает ее всерьез, а Малыха верит лишь потому, что не задумывается, по прислушивается по-настоящему к ее словам. А уж кому, как не ей, оказалось выгодным устранение Петрушина?! На что вообще могла она рассчитывать, на какую долю, останься Петрушин в живых?!
А как можно верить Малыхе, в разумении которого вся жизнь сводится к сущей ерунде? Оснований для убийства Сличко у него, безусловно, не было. Однако была возможность. Более того, это могло произойти помимо его воли. Как стечение обстоятельств.
Мог ли он соорудить пугало? Конечно. Если кто-то подсказал ему идею. А кто мог подсказать? Тот, кто искал с ним общения. Упорно искал. Теперь-то мы знаем, что был такой человек. Но разве можем точно узнать, когда ему удалось впервые подкатиться к Малыхе?
Да и к Петрушину у Малыхи не было оснований относиться безразлично. Ведь это именно Петрушин обобрал его жену, и крохи не выделив ей из отцовского наследства.
Пожалуй, и прокурор послал Малыху в петрушинский дом вовсе не для того, что этот рулевой с буксира искал там какие-то остатки от ховашки. Вместо того чтобы в ответ на стук в дверь открыть ее и задержать незваного гостя или хотя бы определить, кто это был, он спрятался, позабыв обо всем на свете. Как ему верить? И почему, унеся из петрушииского дома мешок с побрякушками, он при первой же встрече не передал его прокурору?
А если бы Петрушин был жив, можно ли было поверить в то, что это не он убрал Сличко? Он мог и не ведать о пугале, но идея заманить старого дружка к оврагу могла родиться и в его голове. В конце концов, Сличко убили в самом подходящем для этого месте. Труп в овраге вообще могли никогда не обнаружить. Обычно с полудня машины свозят туда разный мусор, в том числе строительные отходы. В этот овраг самосвалы ссыпают свой груз один за
С другой стороны, странно: если Петрушин охотился за Елышевым, то, видимо, с одной целью — убрать его как свидетеля. Но цель у Петрушина могла быть иной. Елышев для него не соперник. А Малыха видел его в Крутом переулке. Надежда могла знать об этом и обещала мужу вызвать к универмагу Малыху. Но обманула, решив подставить Елышева. Могло так быть?
Словом, все в поведении и образе жизни этих людей так переплелось, так они опутали и запутали себя и других, что строить можно любые версии.
Например, меня давно настораживало настойчивое желание Гурбы приблизить к себе Малыху. В рассказах о довоенной дружбе с Гришиным отцом, о любви к его матери, о клятвах и преданности хватало сентиментальности, но недоставало достоверности. Почему-то вспомнил он о своей клятве спустя два десятка лет, когда Малыха уже ни в ком не нуждался — ни в опекуне, ни в поводыре.
Как врач, хоть и не психиатр, я еще при первой встрече заподозрил и, пожалуй, не ошибся, что с психикой у Гурбы не все в порядке. Он не способен был четко выразить мысль: то перескакивал с темы на тему, то бывал излишне болтлив, то замыкался без видимых причин. Но не только это породило мое недоверие к нему. Он так приклеился к Малыхе, словно искал в нем защитника и, значит, чего-то опасался. Не того ли, что следующим за Сличко и Петрушиным может стать он? Не он ли приходил к Надежде в ее отсутствие, не он ли сломал замок и потом приходил еще раз, когда в доме уже был Малыха? Малыха утверждает, что не узнал голос. Мог и не узнать, если Гурба говорил в платок или в шапку. А мог и узнать, но скрыть от всех. И так же могла поступить Надежда. В своих интересах. Или в интересах Гурбы. Если они заодно.
Конечно, так рассуждая, я зайду слишком далеко. Но вправе ли я поступать иначе, если все переплетено до неправдоподобия?
Взять того же Балябу. Вечно угрюмый, настороженный, постоянно чего-то недоговаривающий. Он из тех людей, о которых говорят, что счастливы они бывают лишь в ночь под Новый год. Можно ли ему верить? Скажем, его рассказу о действиях во время нападения на нефтебазу. Во-первых, он мог о чем-то важном просто-напросто забыть, во-вторых, мог придумать — не сейчас, а давно — и убедить себя, что так оно и было.
Именно от Балябы я все время ждал какого-то неожиданного хода. Мне казалось, что в самый разгар инсценировки он скажет или сделает нечто такое, что разрушит все наши версии — начиная от высадки партизан на нефтебазе и кончая смертью Петрушина на старом кладбище возле Красных казарм. Безусловно, ему известно больше, чем он нам сообщил, — в этом не приходилось сомневаться. Почему же он не спешит расстаться со своей тайной?
Я заставлял себя безоговорочно доверять Мукимову. Он покорил меня словами о моей матери, преданностью ее памяти. Я улыбался ему, восхищался его познаниями в древней поэзии, его чаем. Но потом я спрашивал себя: как бы вел себя Мукимов, если бы во всех событиях, связанных с убийством Сличко и Петрушина, не обошлось без его участия? Разве не должен он был еще старательнее очаровывать людей?