Слепая зона
Шрифт:
– В парк поедешь? – не поворачиваясь и не преставая идти, утягивая за собой Максима, как в детской игре в паровозик, спросила я.
– Ага, – дохнул он в мою макушку. – Надо.
– Тогда я быстренько. Садитесь, куда понравится.
Садиться в моей комнате было особенно не на что – кровать или кресло. Вячеслав выбрал кресло, Максим приземлился на кровать, я села рядом.
– Я уже несколько раз пытала Тварь насчет того, кто она такая, но безуспешно. А сегодня она вдруг показала мне нечто странное…
– До или после происшествия в парке? – спросил Максим.
–
Внятно произнеся в свой телефон «мурмурация скворцов, найти», я протянула его Максиму. Вячеслав подвинул кресло к нам поближе. Из аппарата донесся комментарий снимавшего, на английском.
– Примерно это она мне сначала и показала, – сообщила я и постучала пальцем по голове, – прямо сюда. И термитов еще. Что к чему, я не сразу сообразила, но главное не в этом. Наша Тварь – что-то вроде части стаи, если не части тела одного существа. Оно разделяется, когда ест, чтобы ухватить побольше. Когда оно целое, то вполне разумное, по-своему, конечно. Такой вот разум улья или нечто похожее, а отдельные части почти беспомощны. Когда я буквально сцепилась с ней в хосписе, остальные ушли за тем, за кем пришли, а моя осталась и прицепилась ко мне. Вот почему она сначала казалась мне глупой, а потом я решила, что Тварь притворяется. Она не притворялась, она училась быть как я.
– Погоди-ка, теперь Тварь считает тебя своей стаей? – возмущенно завертел головой Максим, словно мог обнаружить ее над нашими головами, и сгреб мои плечи под защиту своей руки, не обращая внимания на появившуюся в дверях маму.
Ее удовольствие я почувствовала и без слов, но мама захлопотала возле маленького столика с чашками и тарелками, радостно щебеча. Мы дружно молчали, если не считать вежливых «угу» и «ага» Вячеслава.
Едва мама вышла из комнаты, Максим спросил:
– За кем пришла Тварь в хоспис?
– За тем убийцей из кафе. За Ломакиным. Я тоже не сразу сообразила, но она настаивает. Раз десять мне удушение припомнила, и сразу – хоспис, пока до меня дошло.
– Ломакин был в ту ночь в хосписе? – изумленно воскликнул капитан. – Ладно, это проверить не сложно. Значит, Тварь знает, где остальные?
– Она не хочет или не может этого показать. Помнишь, она же оперирует только тем, что когда-то видела или пережила я сама…
Максим вручил мне чашку и потянулся за своей. Вздохнул так, что у меня сердце оборвалось. Я чувствовала, что он устал, напряжен, но этот вздох показал насколько. Я встала, разогрела ладони и велела ему повернуться ко мне спиной. Понятия не имею, почему мне раньше это в голову не приходило, ведь усталым я видела его не впервые. Под влажной от пота футболкой каменели скрученными узлами мускулы. Шея и вовсе застыла в мышечном зажиме. Как он держался, ума не приложу.
– Может, не надо? – с сомнением в голосе спросил Максим, но я уже положила руки ему на плечи.
– Ох! – выдохнул капитан и замолчал.
В кресле хмыкнул Вячеслав, до сих пор не задавший ни одного вопроса, хотя я чувствовала, как его распирает. Ну и правильно. Максим сказал, что оставит его со мной, пока не освободится, вот и поговорим. Мнение Вощина было мне действительно важно, он умел слушать и, что самое главное, слышать.
Коротенький сеанс прервал телефон Максима. Спина под моими руками было напряглась, но тут же расслабилась снова.
«Вот так-то лучше!» – довольно подумала я и отошла в сторону.
– Да, хорошо. Да, еду.
Даже голос перестал сипеть!
Максим ухватил меня за руку.
– Свет, спасибо! Это просто чудо какое-то. Начинаю понимать Фраймана… Постой-ка!
Он вскочил, сделал два шага к дверям, вернулся.
– Как звали его гостя, который тебе не понравился еще, помнишь?
– Олег, кажется. Да, Олег.
– Высокий, худой, жилистый? Спина больная?
– Ну да. Я же ему массаж делала, Михаил Яковлевич попросил…
Максим выругался. Не просто чертыхнулся или отпустил крепкое словцо, а так откровенно и смачно выругался, что я приоткрыла рот, а Вячеслав приподнялся из кресла с невольным «что?».
– Ничего! Я – кретин. Тут такая связь, а мы мимо ходим… Все, убегаю!
Но не ушел. Взял меня за руку, крепко так, как будто я вырваться могла, и тихо попросил:
– Если Михаил Яковлевич позвонит, включи запись разговора, ладно?
– Хорошо, – пролепетала я, ничего не понимая.
Когда он стоял так близко и разговаривал вот так – приглушенным, почти интимным голосом, остатки разума стремительно покидали мою голову, заменяясь оглушительным шумом крови в ушах.
Дежин появился на месте происшествия к шапочному разбору. Низкое солнце пробивало кроны деревьев косыми лучами, роняя причудливые тени на красноватую крошку аллеи под ногами. Здесь было бы совсем немноголюдно, если бы запаркованные прямо поперек аллеи машины и деловито суетящиеся люди в форме и в штатском не привлекли нескольких зевак. Пригнувшись, он проскользнул под полосатой лентой, перегородившей неширокую боковую дорожку, и углядел среди снующих людей Василия.
– Капитан! – просиял коллега.
Маленькие ладошки Светы сотворили чудо – Дежин был бодр и полон энергии, а потому немедленно взял Василия в оборот.
– Что было на трупе, кроме ствола?
– Почти ничего. Ключи от машины и солнцезащитные очки. Все.
– Где след от пули?
– А вон, в конце аллеи. Пулю изъяли, гильзу нашли. Дерево поковырять пришлось. Там криминалист маркером отметил.
В двух шагах от метрового обрубка старой сосны, краем вылезающего на дорожку, Дежин закрыл глаза и побрел, медленно переставляя ноги. Запнулся, наклонился и открыл глаза, повернув голову в сторону покалеченной березы.
Василий с интересом наблюдал.
– Где нашли тело?
– Вон там, за кустами.
В стороне от края дорожки голые стволы сосен и берез утопали в разросшемся кустарнике. За ним и прятался убийца. Метров пятнадцать, мысленно прикинул Дежин. Стрелок не промахнулся. Просто не ожидал, что Света станет исследовать препятствие руками. Значит, не был достаточно подготовлен. Значит, заказчик спешил. Значит… Дежин был почти уверен, что знает имя заказчика и причину, по которой Света превратилась из необходимости в угрозу.