Слепцы

Золотько Александр Карлович

Подхватив Дылду под мышки, Кривой потянул его вверх, Дылда выпрямился, облокотился спиной, лег рядом с Заикой. Глянул искоса.

– Ничего, не укусит, – бросил Кривой, – полежите тут, я за мешком схожу.

– Мы полежим, – прошептал Дылда. – А его похоронить нужно. На горе. Чтобы к небу ближе.

А Хорек все еще спал: снадобье хозяина постоялого двора оградило его от всех шумов, криков, лязга. Хорек спал, пока зашивали и перевязывали раны, пока Полоз и Враль долбили заступами и топором землю на вершине холма, пока отнесли туда

Заику, положили в неглубокую яму, рядом с ним – меч и чашку. Хотели и самострел, но рассудили, что он еще может понадобиться.

Хорек не видел, как ватажники засыпали яму и навалили сверху камней, сделав надгробие. И как вновь тронулись по дороге, оставив на обочине мертвую лошадь и пустые сани. Наверняка у нападавших где-то неподалеку были лошади, верховые или с санями, но искать не стали. Не до того.

Пленный бежал за первыми санями, с ременной петлей на шее и связанными за спиной руками. Его не подгоняли, да и сами не торопились. Путь держали к небольшой рощице возле тракта; все – и ватажники, и пленник – знали, зачем едут, что произойдет там, среди редких сосенок, но ничего не испытывали.

Все знали, что так должно быть. Что по-другому – нельзя.

Дед баюкал правую руку, подвешенную на платке, и что-то бормотал. Дылда наконец забылся и лежал на санях словно мертвый: голова покачивалась, правая рука в рукавице свесилась и тоже покачивалась.

«Как бы рукавицу не потерял», – подумал Враль и засунул руку Дылды под тулуп.

Внутри у каждого была пустота. Они ведь чуть не умерли. Погиб один из них. Погиб за них. Но почему-то ни печали, ни благодарности не было. А была усталость.

Сани тряхнуло, когда они съехали с дороги к роще. Хорек от этого толчка проснулся, открыл глаза, с удивлением увидев над собой голубое небо, зеленые ветки, проплывающие в вышине.

Болела правая рука. Хорек поднес ее к лицу, взглянул удивленно на окровавленную повязку, но вспомнил вчерашнюю бурю и закрыл глаза.

Он помнил, что сам решил разрезать руку. Помнил, что тогда это казалось ему правильным и очень важным, но сейчас не понимал, зачем он это сделал. Тени Сотника и Молчуна теперь казались нереальными, а ветер в памяти был только ветром и ничем другим.

Хорек сел, посмотрел по сторонам. Окликнул Кривого, который правил санями. Но тот даже не оглянулся.

«Наверное, злится за вчерашнее, – подумал Хорек и снова лег. – Надо будет попросить прощения. Не объяснять ничего, а просто попросить у всех прощения.

Они поймут. Они все поймут и простят. Все снова будет хорошо. Иначе и быть не может.

Они скоро нагонят Серого, все узнают у него, заберут княжну и вернутся в Камень. И не нужно будет больше прятаться в пещерах, подстерегать купцов, убивать людей…»

Хотя людей все равно придется убивать. Он же собирался находить торговцев людьми и наказывать их. И тут… тут придется убивать. Но это не убийство. Это наказание. Расплата.

Глава 5

Его

звали Хвост. Был он наемником, побывал в трех походах и решил, что с него хватит ночевок под дождем, криков начальников, бесконечных переходов по колено в грязи – и все это за жалкие чешуйки.

Хвост хотел жить в городе, спать в тепле, жрать каждый день и завести себе небольшое дельце. Ну, хоть и забегаловку на бойком месте. Нужно было только начать, а там дела пойдут – Хвост был в этом уверен.

Вернувшись из похода на Великие Болота и не заработав ничего, кроме стрелы в руку и болотной лихорадки, Хвост украл казну своей сотни и сбежал в Базар-на-Протоке, надеясь, что в толчее портового города его не найдут.

Он и сам себя чуть не потерял. Тысяча бестолковых бегут слева направо, тысяча справа налево, и еще несколько сотен топчутся на месте, путаются под ногами, предлагают поесть, выпить, сыграть, развлечься, срезают кошели и втыкают друг другу между ребер всякие железяки. И не только железяки, между прочим.

В порту могли зарезать и деревянным ножом или проткнуть иглой хвостокола, да просто удавить могли и даже не прятать – никого покойник в Базаре не мог ни удивить, ни испугать.

Хвост, как прибежал в Базар, сделал несколько ошибок. Вернее, одну большую – стал играть в зернь, – и длиннейшую череду ошибок поменьше, чтобы исправить ту, первую.

Он остался без денег, без крова, два дня слонялся совсем без крошки во рту, пока не решил, что хватит, что если вокруг шляется столько народу при деньгах, то ему, ловкому парню со стилетом в рукаве, голодать даже неприлично.

Снова появились деньги. Снова закончились. Снова появились. Потом он заколол того, кого не стоило, и все стало совсем нехорошо.

Его нашли, избили до полусмерти, потом сунули в какой-то подвал, по стенкам которого сочилась соленая морская вода, подержали там, словно испытывая, выживет или подохнет, а потом предложили работу.

Ну, как предложили…

Он мог, конечно, отказаться. Работа ему не понравилась – это снова нужно было идти, куда прикажут, не обращая внимания на мороз и ветер или солнце и жару, – но если б он не согласился, его бы просто зарезали.

Год назад он поступил на службу и сам не знал к кому. Ему и другим наемникам приказы передавал Кулак, а кто их отдавал Кулаку, бывшему сотнику городской дружины из Старого города, Хвост не знал и даже не интересовался. Кулак умел отбить у любопытных это самое любопытство.

Работа оказалась не такой плохой, как выглядела поначалу. Платили регулярно, не слишком много, но на еду и жилье хватало. И не мешали прирабатывать понемногу на стороне. Там, подрезать кого, посторожить груз или, наоборот, груз перехватить. Но когда Кулак приказывал, нужно было все бросать, собирать вещички и ехать прочь от Базара, слоняться по лесам и долам, жить в землянке или вообще ночевать под открытым небом.