Слепой секундант

Плещеева Дарья

— Да, это довод, — согласился Венецкий. — Расскажи-ка еще раз, как вышло, что тебя спугнули. Хочу понять — не мои ли соколики проворонили.

— Кстати, о воронах — пошли кого-нибудь на Гончарную к доктору, пусть предупредят, что со мной такая оказия вышла. И, может, у него новости?

— С чего ты его в вороны произвел?

— Ворона и есть — ему твоя матушка прекрасную невесту сватает, а он упирается. Проворонит — локти будет кусать.

— А коли она ему не по нраву?

— Очень даже по нраву, только голова полна дребедени. До того

ее своей латинщиной да германщиной забил, что для умных мыслей и места не осталось. А теперь, граф, расскажи все, что знаешь, о женихе своей кузины Поздняковой.

— Да она мне и не совсем кузина… — тут Венецкий попытался переплести между собой два родословных древа и вконец запутался. — Просто наши матушки вместе росли и дружатся, ну и тетка у них общая, госпожа Денисьева, и не спрашивай ты меня, Христа ради, что за тетка!

— А жених Поздняковой?

— Князь Копьев? О, этот — оригинал! Об него все свахи зубы обломали, что здешние, что московские. Сама государыня уж смеется. Она обещала — коли кто ему по душе придется, сама будет невесту к свадьбе убирать.

— Он где-то служит или в силу происхождения принят при дворе?

— Служил. А происхождение — когда наши государи еще не Романовыми были, а дай бог памяти… еще при царе Иоанне… Так тогда уж Копьевы сидели в Думе! Да что говорить — князь один из последних Рюриковичей, у него и грамоты есть.

— И как же вышло, что он с твоей кузиной поладил?

— Князь Никита чудаковат малость, а кузина тоже с придурью, — четко определил природу их союза Венецкий. — Они вместе ездили картину с натуры рисовать, кузина рисовала пейзаж, князь потом приделал фигуры.

— И что, получилось?

— Как прозреешь, постарайся на это художество не глядеть — не дай бог, вдругорядь ослепнешь. При дворе была потеха! Все дамы тем и развлекались, что князюшку хвалили! Но он — доподлинный жантильом, человек чести, дважды дрался на дуэли, государыня его простила. То-то и беда, что понятие о чести у него — высочайшее…

— Да уж, беда… — вздохнул Андрей. — Ты понимаешь, что вымогатели крутятся возле его дома и ждут минуты, чтобы подсунуть ему письма твоей кузины?

— Сейчас, может, и не крутятся, а как пронюхают, что она вернулась, — сразу присосутся хуже пиявок.

— Верно рассуждаешь. А все же пошли своего Скапена — может, там уж кто-то из подлецов объявился…

— Может статься, осведомитель в самом доме засел. Дворни-то у князя — полтораста человек. Всегда какой-нибудь обиженный сыщется и за пятак барина продаст.

— Разумнее всего было бы повенчать их в Москве.

— А что скажет государыня? Ведь для нее всякая придворная свадьба — праздник.

Потом пришла Маша — узнать, что Андрей Ильич желает получить на обед. Пост постом, но для болящего делаются послабления, и опять же — хорошая хозяйка как раз для поста приберегает такие затеи, как всевозможные пироги и пряженцы с вареньем, медовые пряники и пампушки.

Андрей велел дядьке отправляться на кухню и посмотреть, как там все устроено, при нужде — помочь советом. Маше было нелегко — обычно девица, выходя замуж в восемнадцать, попадает под крылышко свекрови и старших мужниных родственниц, к хозяйству ее приучают понемногу. Тут же свекровь пока и не подозревала, что удостоена такого титула. Дуняша немногим старше хозяйки, а домочадцев набралось полтора десятка, и всех покорми, всех обиходь.

Днем отправили Скапена-Лукашку в разведку — узнать, нет ли какой странной суеты вокруг Андреева дома. Скапен вырядился иноком, прицепил очень натуральную бороду и кружными путями отправился исполнять поручение. Вернулся он ночью, принес известие: деревенские бабы решили, будто черт унес спятившего слепого барина — с превеликим грохотом и адским пламенем уволок прямо в пекло. На этом основании самые отважные понабежали и растащили все, что только можно.

Андрей рассмеялся:

— Домишко этот свою роль на театре наших военных действий сыграл, покамест он не надобен. Тем более что неприятель его знает…

— Никто в деревню не приезжал, о вашей милости не выспрашивал. Может, завтра приедут? — предположил Скапен.

— И такое возможно. А что, Фофаню беглого в деревне не видели? Ни к кому не прибился?

— Уж не он ли распустил слух о нечистой силе?

— Да нет, он нечистую силу зря поминать не станет… — тут Андрей задумался. Он вспомнил нарушенную присягу. Заодно и образ преподобного Феофана Исповедника вспомнил, висевший в красном углу, под рушником. — Точно ли все из дому растащили? — спросил он.

— Посуду, одеяла, котелки печные — точно, я их там не видел.

— А образ? Там только один и был. Дядя Еремей! Опиши образ своими словами.

— Старец в облачении этаком зеленоватом… Борода белая, длинная. В руках — бумага, как раньше столбцы бывали, скрученная…

— Свиток, — догадался Андрей. — Пергаментный.

— Я впопыхах заглянул, огарочек на минуту всего зажег. Образа не видел. Может, он от взрыва свалился и на полу лежат ликом вниз? — предположил Скапен-Лукашка.

— Может, и так.

Но зародилось у Андрея сильное подозрение, что Фофаня, околачивавшийся поблизости, утащил преподобного Феофана для каких-то своих с ним разговоров и покаяний. Как бы то ни было, ворюга если и побывал в деревне, то долго там засиживаться не стал.

— Что еще прикажете? — спросил Скапен.

— Пока — ничего. Пока будем ждать.

* * *

На следующий день было привезено устное сообщение от доктора: никуда он в санях и с узлами не удирал, но скоро удерет, потому что графиня Венецкая требует решительного согласия на брак с сироткой, который есть дело богоугодное. Сиротка же была к нему приведена; сидела на краешке стула, потупив взор, но исхитрилась сунуть записочку, а в записочке докладывала, что письма непонятно где, а об Аграфене Поздняковой дворня знает только то, что девица уехала в Москву и проведет там весь Великий пост.