Слепой секундант
Шрифт:
— Так ее достроили наконец? — удивился Андрей, давно не бывавший в столице.
— В прошлом году. Так, вообрази, сейчас к парадному входу только по небу на крылышках долететь можно. Вот поставили ее на Кадетской набережной, красиво поставили, домина здоровенный, целый дворец, а земля в Питере — сам знаешь, мало чем получше болота. И тут спохватились, и стали впопыхах набережную деревянными стенками укреплять. Все раскопали… Так я к чему это? К тому, что он там воспитанников учит гипсовые носы рисовать. Ты хочешь, чтобы он скопировал сей портрет? — Венецкий говорил быстрее, чем бы следовало.
Андрей знал эту поспешность — так обыкновенно оправдываются, делая честнейшие в мире глаза.
— Не просто скопировал. Это лицо надобно превратить в мужское — вместо дамской прически нарисовать такую, как у петиметра, фрак полосатый, жабо торчком, ну, он догадается…
— Чей это портрет?
— Если домыслы мои верны — той особы, что, переодеваясь мужчиной, сводит с ума молоденьких дурочек и получает от них опасные письма.
— С моей супругой встречалась женщина?! Ее пыталась пленить женщина?! — с вполне понятным восторгом воскликнул Венецкий. — Соломин, ты плохо знаешь свет! Ты и представления не имеешь о тонкостях разврата!
— Куда уж мне, — иронически заметил Андрей. — Но ведь, насколько я понял, Маша досталась тебе невинной.
— Опять говорю тебе — ты от разврата далек. А вот мне доводилось… — тут Венецкий замолчал, и Андрею оставалось лишь догадываться, в какое приключение заманили юного графа. — Я сейчас же напишу письмо моему любезному Ивану Сергеевичу… — с тем Венецкий поспешил прочь, унося портрет.
Андрей понял — так звали художника. И то, что граф норовил сбежать подальше от двери, за которой умирал Дедка, Андрей тоже понял.
Оставалось только ждать Граве, моля Бога, чтобы мнимый немец оказался дома и не имел в тот час хворого посетителя.
Спросив себя, был ли другой способ помешать Дедке уйти, Андрей попытался быть честен с самим собой. Расположения окон в гостиной нижнего жилья, куда привели «клевого маза», он не знал. Может статься, то злополучное окно глядело на задний двор, где кто-то из охотников складывал в поленницу дрова или тащил от колодца бочку воды на салазках. Крикнуть погромче — задержали бы, кинулись в погоню, а Дедка — в одной рубахе, хотя и в штанах, и в теплых сапогах. Поймали бы!.. А если бы он вскочил на запятки проезжавшей карете, если бы сообразил, где спрятаться?
Рука сама, не спросясь рассудка, схватилась за нож. Почему нож оказался взят с собой? А потому, что Андрей был готов метнуть его — с чего-то же следовало начать расправу с вымогателями. Но он ни за что бы не показал своего смущения ни перед Венецким, ни перед Машей, Граве, Валером… Андрей знал — за ним идут и его слушают, пока он непоколебим. Малейшее сомнение — и он потеряет половину доверия. Второй раз усомнится — и вовсе без доверия останется.
Кажется, вести мушкетеров на приступ, размахивая шпажонкой, все же было легче. На миру и смерть красна. Точно так же слева и справа вели своих солдат все офицеры. А тут — изволь все решать в одиночку. И, раз уж ты такой непоколебимый, отчего торчишь за дверью, как будто вдруг тебя, словно монастырку, охватила боязнь покойников? Однако все же не по себе. Однако —
Андрей нашарил дверную ручку и вошел в комнату.
Еремей сидел на стуле рядом с Дедкой.
— Ну что, сударик мой, сдается, избавил ты столицу от грешника, — сказал дядька.
— Он умер?
— Жив. Надолго ли — не знаю. Я ему говорю — молись и дай обет, коли уцелеешь — раздать имущество и в отдаленной обители спасаться. Из таких беспросветных грешников-то и выходят настоящие молитвенники. Потому — им есть что замаливать…
— Ты бы ему присоветовал всю правду открыть — кто его нанимал и как ту сволочь найти.
— Жив будет — откроет, — уверенно ответил Еремей.
Дедке удалось дотерпеть до приезда Граве.
— Ну что я тут могу сделать? — по-русски спросил доктор после осмотра. — Тут военный лекарь нужен. А где его взять?
— У преображенцев, у семеновцев… — стал перечислять Венецкий.
— Нет, нужен настоящий, который на войне бывал… Знаю! Это Гринман! Он еще чуть ли не с Минихом ходил турку воевать. Сейчас на покое, старенький уже. Я с ним на консилиуме познакомился, его чуть ли не в креслах приносили. Там был диковинный случай, доктора над постелью больного чуть не передрались. А Гринман… он небогат… — это был намек.
— Доктор, ты можешь его привезти? — спросил Андрей. — Или этого молодчика к нему доставить?..
— Я заплачу! — перебил Венецкий. — Я все оплачу!
— Удерет, — подал голос Еремей. — Полегчает ему — и тут же от вашего Гринмана лыжи навострит.
— С Минихом на войну ходил? — на Андрея внезапно напала жажда исторических изысканий. — Это когда ж было? — он знал, что Миних основал Измайловский полк, но в котором году — и вообразить не мог. Полвека назад, что ли?
— Это было, когда лакей Матюшка родился, — вдруг сообразил Еремей. — Что при твоей милости тетках состоит. Он турка наполовину. Тогда с войны привезли добычу — турецких девок, и он от такой девки. А Матюшке уже, дай бог памяти… он меня лет на пять моложе.
— Гринману, выходит, под восемьдесят? — посчитал Андрей. Он знал, что все смотрят сейчас на него и ждут, чтобы принял решение.
— Выходит, так, — согласился Граве. — Живет он на окраине, за Обводным каналом, по Царскосельской дороге, поворотя направо у первого же верстового столба. Теперь, пожалуй, там уж верстовую пирамиду поставили.
— Так это близко! — обрадовался Венецкий. — Поезжай к нему, сударь, соври — на дороге раненого подобрал, милосердие и все такое… Маша, Машенька! Где я свой кошель оставил?
— Ежели окажется, что рана не смертельна и твой Гринман сделает ему правильную повязку, сразу тащи обратно это сокровище, — сказал Андрей. — Этот кавалер выполнял все поручения главного вымогателя. И внуши Гринману, чтобы молчал.
— Вот оно что… — нехорошим голосом сказал Граве. — Будет исполнено. Сейчас же повезу.
— От госпожи Гиацинты не было известия? — спросил Андрей.
— Да ей уж свадебное платье шьют! У добрых людей Великий пост, а графиня назвала в дом портных, устроила в малой гостиной целую модную лавку. Выдам, говорит, замуж сиротку — как княжну не выдают! Впервые вижу, чтобы даме так сиротка полюбилась!