Слепой. Один на один
Шрифт:
– Ну, вот тебе барабан Страдивари, – говорит жучок. – Еле уступили мне за твою цену. Так что очень тебе повезло.
Уркаган обрадовался, похлопал жучка по плечу и тут же отправился хвастаться перед своей братвой. Но кореша над ним посмеялись.
– Да Страдивари, он же, в натуре, чисто скрипки делал, – сказал самый образованный из них.
Вышла небольшая заминочка. Сконфуженный уркаган тут же вскочил в свою «Волгу» и помчался к еврею – с твердым желанием прострелить ему башку.
Но когда через час он вернулся, вид у этого парня снова был жизнерадостный.
– Братва,
Этот анекдот в те времена был суровой правдой жизни. Ведь в условиях «черного рынка» не так и легко проверить – на самом ли деле то, что тебе пытаются всучить в качестве иранской вазы середины 17 века, было сделано руками древних мусульман, или же это кичевая фабричная штамповка.
Продавцам Турбин говорил первое, покупателям – второе. На самом деле, как это нередко случается в жизни, истина была где-то посередине.
Бизнес Турбина продолжался без малого четыре года – и все без сучка без задоринки. Это его даже удивляло. Ведь тогда «органы» работали на совесть, и многие «теневики» в конце концов попадали на нары.
Да и бандюганы вроде Отвертки тоже являли собой огромную опасность. Бывали случаи, когда целые состояния, наколенные удачливыми барыгами за долгие годы, в один прекрасный день меняли хозяина – после того, как утюг на спине у того начинал нагреваться.
В плане социальной защищенности «теневики» были хуже бомжей. Ведь идти жаловаться в милицию им как-то не пристало. Даже по очень серьезному поводу.
Впрочем, все эти ужасы пока обходили Турбина стороной. Никто из его сослуживцев даже и не подозревал о том, чем на самом деле занимается их коллега, хотя без дела этот ученый муж никогда не сидел.
На одном таком дельце он наварил порядка двадцати тысяч рублей. Турбину благодаря его пронырливости и везению удалось заполучить целую коллекцию ценного антиквариата одного бывшего энкаведиста. Сотнями отправляя людей на тот свет в сталинские времена, этот персонаж оставлял себе их вещички – наверное, на память.
Но прошло время, и ветеран-чекист сам отправился на Божий суд. Наследство досталось его единственному сынку – одинокому и непутевому сорокалетнему мужику. Тот толком не знал, как распорядиться своим счастьем. И однажды даже променял серебряные часы Александровской эпохи на бутылку возле гастронома. Просто выпить в тот вечер очень хотелось…
В огромной квартире, доставшейся недотепе по наследству от отца, нашлось место для икон 18 века, картин Натальи Гончаровой, Георгиевских крестов и даже настоящей казацкой сабли, инкрустированной изумрудами.
Окинув все это своим опытным взором, Турбин едва смог сдержать волнение. Но все-таки это ему удалось. И сокровища достались ему за бесценок.
– Так, чепуха, фабричная подделка, – говорил он, рассматривая тяжеленную саблю с выгравированным на лезвии именем какого-то атамана. – Но рублей тридцать я дам за нее.
– Что ж, по рукам, – искренне радовался недотепа, прикидывая в уме, сколько бутылок водки можно купить за эти деньги.
Сабля ушла за тысячу двести. Все остальные предметы из той коллекции тоже нашли покупателя.
Турбин решил отметить выгодное дельце в ресторане. Гулянка с друзьями и любовницей получилась на славу. Но проснувшись наутро с больной головой, он вдруг призадумался.
Ему стало ясно как белый день, что вся эта лафа не будет продолжаться вечно. И когда-нибудь ей наступит законный конец. Причем наступит он непременно внезапно, как и бывает в таких случаях.
Турбин перестал отвечать на «деловые» звонки и стал отказываться даже от самых выгодных предложений. Чувства, которые терзали его душу, были воистину гамлетовскими – или грешить против закона, или… тоже грешить, но более изощренным способом.
Идея жить на зарплату по-прежнему казалась ему полным бредом.
Турбин ходил в раздумьях целую неделю. А потом, выпив с вечера коньяку, утром положил вырученные двадцать тысяч в большой дипломат и отвез его тогдашнему замминистру культуры Свинову.
В итоге молодой и перспективный ученый вдруг получил повышение. Он стал заместителем директора музея древнерусской культуры в Старом Почайске – бывшем центре крупного княжества, а теперь маленьком райцентре в российской глубинке. И целых два месяца честно изучал особенности местной иконописной школы и вникал в курс музейного дела. По кабакам он в это время почти не ходил, чем вызвал сильное негодование своих подруг.
А через полгода старенького директора отправили на пенсию. Его кресло занял этот перспективный молодой специалист.
С тех пор Турбин развернулся по-новому. Как ему удалось выяснить, древнерусская культура за границей ценится куда больше, чем на родине. Иконы или предметы утвари, пылившиеся в хранилище его музея, легко находили новых хозяев в Германии, Франции, США, а случалось, даже и в Японии.
В самом Почайске дела до них не было никакого. В музейном хранилище, по соседству с половой шваброй уборщицы и выпитыми на прошлом банкете бутылками лежали уникальные вещи. Да и археологические экспедиции, работавшие в том крае, постоянно находили что-то новое. Свои находки они торжественно передавали в музей, а там эти ценности навечно клались на полку того же хранилища и постепенно покрывались пылью.
Фонды музея в несколько раз превышали размер экспозиции, а денег на расширение не было. Председатель райисполкома, верный партиец, вообще грозился выбросить все это скопище «пережитков старого режима» на помойку – «к едрени фени».
Поэтому условия работы у Турбина были лучше некуда. Тащить из музея экспонаты оказалось проще простого. И никто ему в этом не мог помешать. «Неблагонадежных» директор просто уволил.
Одной из сотрудниц, например, Турбин сначала предложил отведать кагора на рабочем месте – якобы по поводу его дня рождения, – а потом, ничтоже сумняшеся, сдал беднягу появившейся вдруг милиции.