Слезы дракона
Шрифт:
Первые два-три месяца беременности Дженнифер алела от удовольствия при мысли, что носит в себе само совершенство. Скорее всего, это будет очередной Дилан, Леннон или Ленин, гений и миротворец, но во много раз просвещеннее их, ибо, благодаря дальновидности и смелости своей матери, начал получать образование, еще не появившись на свет.
Затем один сложнейший коктейль все изменил. Она точно уже и сама не помнит наименований всех компонентов, составивших его, но это было начало ее конца; помнит она, что среди них точно были ЛСД и истолченный панцирь одного редчайшего азиатского жука. В состоянии, как ей казалось, наивысшей эйфории, которой она никогда раньше не достигала, красочные и возвышающие сознание образы
Когда прошел эффект той чрезмерной наркотической дозы и видения смерти и первобытных ужасов прекратились, осталось - и с каждым днем стало крепнуть - чувство страха. Сначала она никак не могла определить источник этого безымянного страха, но вскоре пришла к убеждению, что им является еще не родившийся ребенок, и поняла, что в ее измененном состоянии ей был послан сигнал-предупреждение свыше, что ребенок ее никакой не Дилан, а чудовище, не светоч мира и познания, а носитель тьмы.
Было ли это ощущение подлинным или явилось следствием употребления наркотиков, был ли плод в ее чреве мутантом или нормальным зародышем, Дженнифер так никогда и не смогла выяснить, так как из-за охватившего страха предприняла ряд шагов, которые уже сами по себе способствовали грандиозным изменениям в ее организме, усиленным к тому же разнообразнейшей фармакопеей принимаемых ею наркотических веществ, что в конечном счете и сделало Брайана таким, каким он является сейчас. Она тогда решила сделать аборт, но не обычным путем, так как боялась акушерок с их грубым, как вешалки для одежды, инструментарием и захолустных хирургов, из-за хронического своего пьянства вынужденных оперировать подпольно. Вместо этого она прибегла к поразительно нетрадиционным и, как выяснилось впоследствии, весьма рискованным методам.
– Случилось все это в семьдесят втором.
Она ухватилась за рейку над головой и, змеей извиваясь под простынями, попыталась придать своему истощенному наркотиками и полупарализованному телу более удобное вертикальное положение. Разметавшиеся по подушке белые волосы были жесткими, как проволока.
Свет лампы, чуть сместившись, высветил ее лицо под другим углом, и Гарри заметил, что молочно-белая кожа, обтягивавшая ее пустые глазницы, сплошь выткана сеткой тонких голубых прожилок.
Время: 2:16.
Она продолжала:
– Верховный суд легализовал аборты только в начале семьдесят третьего, когда я уже была на последнем месяце беременности, и ко мне это не имело никакого отношения.
Но даже если бы аборты и были разрешены, она все равно не легла бы на операцию в больницу, так как боялась и не доверяла врачам. Сначала она попыталась избавиться от нежелательного ребенка с помощью какого-то индийского мистика-гомеопата, практиковавшего прямо у себя на дому в Гейт-Эшбури, тогдашнем центре антикультуры в Сан-Франциско. Он поил ее различными травяными настоями, которые должны были, разрушив стенки матки, спровоцировать выкидыш. Когда настои не помогли, он прибег к спринцеванию другими, более активными травяными настоями, вводимыми под высоким давлением, в надежде таким комбинированным методом удалить зародыш из матки.
Когда и это не помогло, отчаявшись, она обратилась за помощью к какому-то шарлатану, предлагавшему, впрочем, весьма распространенный в то время метод спринцевания раствором радия, достаточно слабым, чтобы не принести вред матери, но смертельно опасным для зародыша. Но и этот, более радикальный метод тоже оказался бессильным.
У нее крепло ощущение, что нежеланный ребенок каким-то образом сознавал, что она всеми силами старается избавиться от него, и цеплялся за жизнь с нечеловеческим упорством, уже тогда во много превосходившим по силе упорство любого еще неродившегося ребенка, уже тогда, еще во чреве матери, неуязвимого.
2:18
Терпение
– Как нам разыскать вашего сына?
Дженнифер, вероятно, понимала, что никогда больше у нее не будет другой возможности высказаться, и потому не желала кроить рассказ по их меркам, независимо от цены, которую им всем придется уплатить. Было очевидно, что в самом факте обнародования правды о своем сыне она усматривала для себя своего рода искупление.
Гарри уже не мог слышать голоса и выносить вида этой женщины. Оставив Конни одну у кровати слепой, он отошел к окну и уставился наружу, на клубящийся, чистый и холодный туман.
– Жизнь моя сплошняком пошла наперекосяк…
Гарри всего передернуло, когда из уст этой дряхлой и умирающей старухи он услышал столь неожиданный слэнговый оборот.
Она же продолжала рассказывать о том, что страх перед еще неродившимся ребенком пересиливал все ужасы, которые ей довелось пережить от чрезмерного употребления наркотиков. Уверенность ее в том, что она носит в себе чудовище, крепла изо дня в день. Она перестала спать по ночам, так как боялась кошмаров, наполненных такими ужасами, такими страданиями людей, что волосы становились дыбом, и всегда в этих кошмарах присутствовало нечто незримое, страшное, безымянное, всегда хоронящееся во мраке.
– Однажды меня подобрали прямо на улице: я истошно кричала что-то о чудовище внутри себя и, впившись ногтями себе в живот, пыталась разодрать его. Меня отвезли в психиатрическую больницу…
Оттуда ее перевезли в Оранский округ и отдали на попечение матери, от которой шесть лет тому назад она сбежала. Медицинское обследование выявило у нее повреждения стенок матки, странные спайки и полипы и совершенно ненормальный химический состав крови.
Невзирая на это, обследование не обнаружило никаких отклонений и патологий в зародыше. Дженнифер еще более укрепилась в мысли, что носит в себе чудовище, и с каждым часом и днем это ее убеждение крепло, и истерическое состояние, возникшее как результат этой уверенности, с каждым часом и днем усугублялось Не помогали никакие увещевания, ни духовные, ни светские - ничто не могло унять ее страха.
В больнице, куда Дженнифер отправили рожать и где ей предстояло кесарево сечение из-за всего, что она натворила с собой, чтобы избавиться от ребенка, ее, теперь уже ставшее хроническим, состояние истерии переросло в помешательство. Ее беспрестанно мучили ретроспективные вспышки наркотических видений, изобилующие ощущениями чудовищных превращений внутри ее, что в конце концов привело ее к совершенно иррациональному убеждению, что стоит ей хоть раз взглянуть на ребенка, которого произведет на свет, и она будет навеки про-клята и осуждена на вечные муки ада. Роды оказались необыкновенно трудными и длительными, и в связи с неуравновешенным состоянием ее рассудка большую часть времени ее приходилось удерживать от попыток членовредительства с помощью грубой физической силы. Но в тот момент, когда упрямый ребенок наконец появился на свет и врачи, чтобы облегчить ей последние мгновения родов, освободили ее руки, она пальцами выдавила себе глаза.
Гарри, стоя у окна и глядя на быстро сменяющие друг друга лики тумана, содрогнулся от ужаса.
– Несмотря ни на что, он все же родился, - прошептала Дженнифер Дракман.
– Он победил.
Даже лишившись глаз, она знала истинную цену существу, которое произвела на свет. Но ребенок оказался прелестным и здоровым мальчиком, который затем постепенно превратился в очень пригожего (как ей говорили) подростка и, наконец, в красивого молодого человека. Шли годы, и никто всерьез не принимал параноидально-шизофренический бред женщины, собственными пальцами выдавившей себе глаза.