Слезы дракона
Шрифт:
Лорена первой пошла к выходу на улицу. Объедки в банке были не мясными отбросами, сплошь состоящими из жира и хрящей, а отборными кусками ветчины и индейки.
Снаружи, в конусе желтого света от фонаря, в терпеливой позе ожидания, склонив набок голову с торчащим вверх одним и свисающим вниз другим ухом, сидел Вуфер, вопросительно глядя на приближающихся людей. Первое после шторма мягкое дунoвeниe ветерка лохматило его шерсть.
Ангелина мгновенно пришла в восторг.
– Прелесть какая!
– Он мой, - прошептал Дэнни, но так тихо, что только
Вуфер, словно поняв похвалу нянечки, осклабился и своим лохматым хвостом стал неистово мести асфальт.
А может, и впрямь понял. С первого же дня, как к ним прибился Вуфер, Джанет убедилась, что он был исключительно сообразительным псом.
Взяв из рук поварихи консервную банку с мясом, Ангелина выступила вперед и присела перед собакой на корточки:
– На, симпатяга. Смотри. Нравится? Думаю, такого ты не едал.
Вуфер взглянул на Джанет, словно прося у нее разрешения начать пир. В данный момент он был обыкновенной бродячей собакой, но когда-то, вероятно, жил у своих хозяев дома. Он проявлял сдержанность, несомненно являвшуюся результатом дрессировки, и обладал способностью платить добром за добро, которая возникает у зверей - да и, видимо, у людей также - от доброго к ним отношения.
Джанет утвердительно кивнула. Только тогда собака набросилась на еду, хватая из банки и жадно заглатывая куски и обрезки мяса.
Неожиданно Джанет почувствовала в собаке родственную душу, и ей стало неимоверно горько от этого чувства. Родители обращались с ней с той же жестокостью, с какой некоторые, явно ненормальные люди, обращаются с животными; да и что говорить, к кошке или собаке родители ее отнеслись бы гораздо более человечески, чем к собственной дочери. Не лучше вел себя по отношению к ней и Венс. И хотя на собаке не было заметно никаких следов от побоев и она не умирала с голоду, на улице она тоже оказалась явно не по своей воле. Несмотря на отcутствие ошейника, чувствовалось, что какое-то время она жила среди людей: уж слишком старалась им услужить и очень нуждалась в их любви и ласке. Выбросить беззащитное животное на улицу равносильно надругательству над ним, и это означало что в судьбах Джанет и собаки было очень много общих тpyдностей, страхов и злоключений.
Она решила ни за что не гнать от себя пса, даже не взирая на расходы и неудобства, связанные с его содержанием. Узы, связывавшие их, были достойны уважения: оба были живыми существами, способными на проявление отваги, оба обладaли повышенным чувством долга и оба оказались в нужде.
Пока Вуфер с собачьим энтузиазмом уплетал свои обед, белокурая нянечка ласкала его, щекотала у него за ушами и ворковала над ним.
– Я же вам говорила, что он прелесть, - горделиво обронила повариха Лорела, складывая руки на своей обширной груди и улыбаясь Вуферу.
– Его запросто можно снимать в кино. Такой красавчик, просто загляденье.
– Он мой, - обеспокоенно пробормотал Дэнни, и снова так тихо, что только Джанет могла его расслышать.
Он стоял рядом с ней, ухватившись за нее
Когда уже была съедена почти половина принесенной порции мяса, Вуфер неожиданно оторвался от консервной банки и с любопытством уставился на Ангелину. Одно ухо вновь поднялось вверх. Он стал обнюхивать ее накрахмаленный белый халат, ее тонкие, нежные руки, затем ткнулся головой под ее колени, принюхиваясь к ее белым тапочкам. Затем снова стал обнюхивать ее руки, лизнул ей пальцы, все это время громко сопя и даже подвывая, а иногда и нетерпеливо переступая с лапы на лапу, все более и более возбуждаясь.
Нянечка и повариха засмеялись, думая, что таким образом пес выражает свое удовольствие от еды и всеобщего внимания, но Джанет чувствовала, что за этим кроется что-то другое. Сопение и скулеж то и дело сменялись утробным рычанием, когда в нос ему попадал запах, явно не нравившийся ему. Он даже перестал вилять хвостом.
Неожиданно, и к великому стыду и ужасу Джанет, собака вырвалась из ласкающих ее рук Ангелины, обежала ее сзади, скользнула мимо Дэнни и, клубком прокатившись меж широко расставленных ног поварихи, через раскрытую дверь стремглав понеслась на кухню.
– Вуфер, назад!
– закричала Джанет.
Пес даже ухом не повел, продолжая нестись вперед. Вся компания со всех ног бросилась вслед за ним. Те, кто в этот момент находились на кухне, приняли участие в погоне за Вуфером, но он оказался проворнее их всех. Волчком носясь по помещению и совершая серии обманных движений, он никак не давался им в руки, и по кафельной плитке пола только дробно стучали его когти. Он залезал под столы, перекатывался через голову, неожиданно менял направление, ужом выскальзывал из протянутых к нему рук, все это время натужно сопя, раскрывая, словно в улыбке, пасть, и, на первый взгляд, казалось, веселился от души.
Однако в целом это мало походило на безудержное собачье веселье и игру в догонялки. Все время он что-то настойчиво искал, беспрестаню обнюхивая пол и воздух, какой-то запах, то и дело ускользавший от него. Было ясно, что его совершенно не интересовали духовки, в которых выпекались сладкие булочки и от которых шел такой густой, вкусный пар, что у любого слюнки потекли бы рекой, не приближался он и к подносам, сплошь заставленными аппетитно пахнущей едой. Его влекло вперед что-то другое, какой-то запах, которым были пропитаны руки молодой нянечки по имени Ангелина.
– Паршивец!
– гневно кричала Джанет, преследуя его вместе со всеми.
– Кому говорят, назад, паршивый ты пес.
Вуфер на бегу несколько раз укоризненно оглянулся на нее, но продолжал бежать дальше.
В этот момент в вертящиеся двери, толкая перед собой тележку с припасами, вошла работница столовой, не знавшая, что происходит на кухне, и пес мгновенно воспользовался образовавшимся отверстием. Стремглав прошмыгнув мимо остолбеневшей женщины, он вылетел в раскрытые двери и скрылся в коридорах лечебницы.