Слезы дракона
Шрифт:
В длинном верхнем коридоре не было окон, и до взрыва гранаты в нем, по-видимому, было так же темно, как и на лестнице. Но взрывная волна сорвала с петель одну из дверей и прошила осколками другую. И теперь свет из окон невидимых комнат проникал и в коридор.
Разрушения от взрыва оказались весьма внушительными. Дом был старинный, его оштукатуренные стены были предварительно обрешечены рейками, и в тех местах, где отлетела штукатурка, оголенные рейки, выглядывая из рваных отверстий, напоминали собой хрупкие мумии какого-нибудь древнего фараона. По всей длине коридора валялись покореженные
К счастью, ничего не загорелось. Этому помешала взрывная волна, загасившая все очаги возможного загорания. Легкое облако неосевшей после взрыва пыли не ограничивало видимость, но щипало глаза, заставляя их слезиться. Преступника нигде не было видно.
Чтобы не чихнуть, Гарри дышал ртом. Едкая пыль отдавала острой горечью.
В коридор выходило восемь дверей, по четыре с каждой стороны, включая и сорванную с петель. Молча обменявшись взглядами, Гарри и Конни одновременно двинулись по коридору, тщательно обходя дыры в полу, к открытому дверному проему. Необходимо было немедленно осмотреть весь второй этаж. Из здания можно было выбраться через любое окно или через запасный выход, если таковой имелся.
– Элвис!
Возглас прозвучал из комнаты двери которой были сорваны с петель и к которои они как раз направлялись.
Гарри быстро взглянул на Конни, и оба они застыли на месте, словно расслышали в голосе кричавшего какие-то роковые нотки.
– Элвис!
Хотя до того, как маньяк поднялся на второй этаж, там могли находиться другие люди, каким-то шестым чувством Гарри разгадал, что голос этот при надлежал именно ему.
– Король! Повелитель Мемфиса!
Они встали по обе стороны дверного проема, как чуть раньше внизу.
Маньяк начал выкрикивать названия самых популярных песен Элвиса Пресли:
– "Гостиница, где разбиваются cepдцa", "Голубые замшевые ботинки", "Гончий пес", "Дорогая крошка", "Тюремный рок".
Взглянув на Конни, Гарри вопросительно поднял бровь.
Она недоуменно пожала плечами.
– "По уши влюблен, сестричка", "Прелесть удачи".
Гарри жестами дал понять Конни, что первым войдет в проем, что пойдет низко, пригнувшись, и чтобы она вела заградительный огонь поверх его головы.
– "Тебе одиноко сегодня", "Кутерьма голубых цветов","В гетто!"
Не успел Гарри двинуться с места, как из комнаты, описав дугу, вылетела вторая граната. Ударившись об пол между Гарри и Конни, отскочила и покатилась прочь, пока не исчезла в одном из углублений от предыдущего взрыва.
Выудить ее из-под пола не хватит времени. Отбежать назад к лестнице тоже не успеть. А замешкайся они хоть на секунду здесь - и поминай как звали.
Вопреки первоначальному плану Конни, низко пригнувшись, первая бросилась в дверной проем, на ходу стреляя из револьвера. Гарри тотчас рванулся за нею следом, успев дважды выстрелить поверх ее головы, и оба они в мгновение ока оказались за порогом выбитой взрывом двери. Со всех сторон их окружали груды коробок. Припасы продовольствия. Комнаты заполнены ими снизу доверху. Преступника нигде не видно. Не сговариваясь, оба разом упали, бросились на пол между рядами поставленных друг на друга коробок.
Не
Через дверной проем в комнату ворвался тугой горячий вихрь, вмиг забросав все щепками и штукатуркой, превратив электрические лампочки на потолке в град стеклянных осколков.
Во второй раз уже вдыхая едкий запах пороховой гари, Гарри поднял голову. Ужасающего вида щепка - величиной с нож мясника и такая же острая - вонзилась в коробку с бумажными салфетками в двух дюймах от его головы.
Пот, обильно выступивший на его лице, на ощупь был холодным как лед.
Вытащив из револьвера гильзы, он достал приспособление для скоростной подачи патронов, вставил его в паз, щелкнул держателем и закрыл барабан.
– "Вернись к пославшему тебя", "Подозрительные умы","Сдавайся!"
Гарри ощутил острую тоску по простым, прямолинейным и ясным, как божий день, злодеяниям, описанным у братьев Гримм, типа зловредной королевы, с аппетитом съевшей сердце дикого кабана, думая, что это сердце ее падчерицы Белоснежки, которую из зависти к ее красоте приказала убить.
5
Конни подняла голову и взглянула на лежавшего подле нее Гарри. Он был весь обсыпан белой пылью, щебнем и блестевшими на солнце осколками стекла. Такое же зрелище, несомненно, представляла и она сама.
Конни знала, что он воспринимает все происходящее иначе, чем она. Гарри нравилось быть полицейским; полицейский в его понятии олицетворял собой справедливость и законопорядок. Нечто, граничащее с ненормальным, как в данном случае, сбивало его с толку, мучило и огорчало, так как восстановить справедливость можно только действием, равным по качеству злу, творимому преступником. Восстановить же в полном объеме справедливость для людей, ставших жертвами маньяка-убийцы, который не чувствовал даже раскаяния по поводу содеянного или страха перед возмездием, представлялось ему совершенно невозможным.
Снова раздался голос маньяка:
– "Длинноногая девушка", "Я страдаю", "Не любн меня, крошка!"
Конни прошептала:
– "Не люби меня, крошка!" - это не Элвис Пресли.
У Гарри поползли вверх брови.
– Что?
– Это песня Макдейвиса, черт его дери.
– "Рок-а-хула, бейби","Дождь в Кентукки", "Горящая звезда", "Мне так тяжко!"
Голос маньяка доносился откуда-то сверху.
Не выпуская из руки револьвера, Конни осторожно привстала с пола. Посмотрела сначала в просвет между коробками, затем поверх них.
В дальнем конце комнаты, в углу, в потолке был открыт люк. В него вела складная лестница,
– "Огромный ломоть любви", "Быстрей целуй меня", "Гитарист".
По этой лестнице на чердак вскарабкался человек, по природе своей хуже блевотины самой последней собаки. И дразнил их оттуда, из черного провала люка.
Ей не терпелось добраться до этого подонка и размозжить его поганую черепушку, что, строго говоря, значительно отклонялось от необходимых и достаточных полицейских мер по обузданию преступника, зато шло явно от сердца.