Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса)
Шрифт:
Как пророк Сиона, глашатай сионистской вести по всем странам и дворам, Теодор Герцль качественно вписывается больше в духовную ткань русского сионизма, чем его европейского аналога, где Герцль занимал место лидера необычного политического движения. Удивительно, что посторонние наблюдатели видели в Герцле то, чего не могли разглядеть его европейские сообщники, и турецкий султан Абдул Хамид заметил: «Этот Герцль похож на пророка, вождя своего народа». Следует думать, что Герцль не мог не ощутить это положение, во всяком случае, более проникновенной характеристики, чем та, что прозвучала из уст Герцля, русское еврейство не получало даже у своих идеологов, — и Герцль говорил: «Русские сионисты ощущают себя евреями-националистами, однако без ограниченной и нетерпимой заносчивости, какую трудно понять, учитывая современное положение евреев. Их не мучает мысль о необходимости ассимилироваться, личность их цельна, без двойственности и без душевных надрывов. Всей своей сутью русские евреи дают ответ на конкретный вопрос, который часто задается бедными болтунами: не приведет ли неизбежно еврейский национализм к отдалению от европейской культуры? Отнюдь! Эти люди идут верной дорогой без лишних самокопаний, возможно даже не чувствуя при этом никаких затруднений. Они не растворяются ни в каком другом народе, но перенимают все лучшее у всех народов. Так им удается держаться с достоинством и подлинной непосредственностью, А ведь это евреи гетто — единственные евреи
Судьбоносное значение 1-го Базельского сионистского конгресса, помимо того, что всегда числит за собой любой первый шаг, раскрылось прежде всего в русском еврействе, став для последнего источником нового качественного (духовного) приобретения, что вовлекло русский сионизм в бешенный ритм количественного роста: если до 1-го конгресса в России было 23 сионистских кружка, то менее, чем через год после конгресса, их стало 373; почти 41% общего числа сионистских организаций в мире было сосредоточено в России. Сионистские воды залили еврейские просторы России и остроглазый и ироничный Симон Дубнов срисовал ту картину кутерьмы и неразберихи, какая всегда сопровождает еврейскую активность, приводящую, однако, как правило, к поразительным результатам: «Зашевелилось, зашумело все вокруг. Новые сионисты, герцлисты, только что принявшие Тору с базельского Синая, старые палестинцы, культурные сионисты из последователей Ахад-ха-Ама, националисты, полные или частичные ассимиляторы из гнезда местного Общества просвещения, — все это сплелось в один клубок, который с оглушительным шумом катился по еврейской улице в течение нескольких лет». Центр сионистского мирового движения определенно сместился в Россию и, если Россия являлась родиной самобытного сионистского постулата, то после 1-го конгресса она приобрела право на столицу всемирного движения сионизма, а русское еврейство — на роль авангарда сионистской армии. Это обстоятельство стало закономерным результатом естественного хода развития исторических событий, понятых в небесно-исторической транскрипции: особые условия формирования и становления русского еврейства в обстановке Российской империи не могли не найти концептуального отражения в самобытной особенности русского сионизма как конкретного итога развития русского еврейства (русский сионизм как ха-форма русского еврейства).
Вся совокупность характерных и отличительных признаков русского сионизма, в конечном счете, получила извещение в зове-лозунге, инстинктивно исторгнутом Моисеем Лилиенблюмом: "Нам нужна Палестина!". Этот зов кардинально отличен от аналогичного призыва, звучащего в европейском лагере: в русском набате имеется в виду Палестина не как географический регион и не как термин еврейского национализма, а Палестина дана как символ и синоним духовного подъема, вмещающего в себя географию Земли Обетованной, историю национального достоинства и психологию вековечной мечты, какую сынам Израиля внушали его великие пророки: «И возвращу из плена народ Мой, Израиля, и застроят опустевшие города и поселятся в них, насадят виноградники и будут пить вино из них, разведут сады и станут есть плоды из них. И водворю их на земли их, и они не будут более исторгаемы из земли своей, которую Я дал им, говорит Господь Бог твой» (Амос, 9:14-15). Отличительное свойство русского сионизма заключено в том, что он являл собой процесс по переводу духовной инстанции Сиона из идеальной сферы в реальную область еврейской жизни и внедрил духовную величину Сиона в еврейскую действительность в качестве насущного стимула. Ген Иерусалима сделался генотипом еврейского тела и в недрах русского еврейства структурно оформился механизм возвращения еврейских душ на Землю Обетованную, или, другими словами, тяга к Сиону была трансформирована в дело организованной экспедиции в Эрец-Исраэль, и потоки эмиграции, которые называются алией, зарождаясь в России, систематически волнами накатывались на Палестину.
Организованная алия вовсе не есть нечто необыкновенное либо исключительное, а суть коренной признак еврейского исторического сознания и исторически начальные формы механизма возвращения четко просматриваются в феномене духовного учения хасидизма. Хотя хасидское течение зародилось вне русского еврейства, но пышным цветом оно расцвело в среде российских евреев. Здесь нет места для обзора хасидского явления в русском еврействе, но требуется обратить внимание на то обстоятельство, что первых паломников в Палестину отрядил хасидизм и начало колонизации Палестины было положено русскими хасидами в конце ХVIII века; историки хасидизма, в частности, д-р С. Городецкий, утверждают, что духовная связь хасидских медитаций с Палестиной относится к числу опорных идей учения. Это означает, что уже в начальные этапы формирования русского еврейства понятие Сиона воспринималось не как гордый зов, не холодная теория и не риторическая рифма, а как живая повседневность, стимул жизни и практическая потребность. Именно практическая нацеленность и деловитая озадаченность в духовной установке на Сион легли в основу означенной аномалии русского еврейства, проложившей себе практическое русло в сионистском воззрении в противоположность европейской сионистской риторике. В этом плане глубинные потенции русского еврейства и связанные с ними реалий русского сионизма разительно отличаются от европейской действительности, наступившей после 1-го конгресса в Базеле.
Свободное словопрение, вольный обмен мнениями, независимый и бурный полет идей и фантазий, плодя в итоге рыцарей фразы и акробатов пера, насыщают до предела непрерывную череду сионистских конгрессов, форумов, съездов и дают в совокупности яркий образец бесполезной траты великолепнейшей интеллектуальной энергии человеческого духа. По этому признаку сионистская деятельность в Европе превосходит даже коммунистические словопотопы марксистского толка. Будучи плоть от плоти западной демократии, европейская сионистская доктрина не может не нести в себе актуальность западной эмансипации, а потому еврейские понятия Сиона, Иерусалима, Израиля подменены тут риторическими оборотами и речевыми пирамидами, замешанными на цементе рационализма и бесконечно удаленными от многосложных форм реального еврейского бытия, а единственный смысл, какой здесь признается за подлинно еврейский, есть смысл сохранения; сохранение суть двигатель внутреннего сгорания бесподобной дипломатической деятельности Теодора Герцля. И потому импульсы развития, действующие в русском сионизме, в том числе и организованная алия, с позиций логико-рациональных принципов сохранения кажутся нелепыми аномальными и парадоксальными.
Не имеется рационального объяснения для положения, при котором истины, рожденные на Западе, но отвергнутые сверхумной, заумной и остроумной европейской интеллектуальностью, ставали полагающими константами мыслящей гвардии русского еврейства. Выдающийся представитель европейской диаспоры Моисей Гесс предупреждал: «Мы всегда останемся чужаками среди других народов. Не исключено, что эти народы, проникшись чувствами гуманности и справедливости, дадут нам возможность эмансипироваться. Но они никогда не станут уважать нас до тех пор, пока нашим руководящим принципом, почти религией останется ubi bene ibi patria (где хорошо, там и родина — Г. Г. ), до тех пор, пока этот принцип мы будем ставить выше памяти о великих деяниях своего собственного народа. Возможно, в наиболее культурно продвинутых странах религиозный фанатизм перестанет подпитывать ненависть в евреям. Но, несмотря на все просвещение и образование, еврей в изгнании, отрицающий собственную национальность, никогда не заслужит уважения народа, среди которого он живет» (цитируется по В. Лакеру, 2000, с. 77). Западное еврейство не вняло прорицанию М. Гесса и в европейском сионистском постулате нет понятия о национальном лице (а только о национальности), тогда как в мире русского еврейства ту же мысль о «евреях-чужаках» Лев Пинскер трансформировал в идею о национальном лице как достоинстве еврея и как аксиоме палестинофильства.
Нельзя подвести под критерии здравого смысла сам акт организованного похода еврейской массы из России в Палестину. Согласно этого смысла акция Первой русской алии, происшедшей в 1881 году и известной под названием БИЛУ (Сноска. БИЛУ есть аббревиатура из начальных букв стиха пророка Исайи: «Бейт Яаков леху венельха!» (Ис. 2:5)(«Дом Якова, вставай и идем!»). Но в каноническом издании Ветхого Завета стих Исайи имеет иную словесную структуру: «О дом Иакова! Придите, и будем ходить во свете Господнем»), и она-то завершилась полным крахом, — Вольф Дубнов, брат великого историка и непосредственный участник событий, написал: «На нас были обращены взоры всей молодежи, от нас очень многого ожидали, и что же? Гора родила мышь. Ссоры, раздоры, мелочи и в конце концов разъединение. Какой позор! Какой страшный удар!». В действительности же это разочаровывающее крушение не стало концом еврейских чаяний и наперекор всем логическим прогнозам и рациональной безысходности организованная консолидация еврейского люда на базе сионистских стимуляторов не прорывалась и продолжалась до разгрома русского сионизма большевистской властью в Советском Союзе в конце 20-х годов XX столетия.
Но самая большая рациональная аномалия в русском сионистском действии содержится в том, что русские паломники в Палестину хранили в себе традиции русской культуры и на свою историческую родину принесли ценности генетической родины. В. Лакер отмечает это качество как неприятную достопримечательность русской алии: «Самые рьяные сионисты вроде А. Д. Гордона и Моше Смиланского позднее сознавались, что у них ушли годы, чтобы привыкнуть к новому окружению. В глубине души они сохраняли привязанность к русской природе, русским полям, лесам и рекам. Не то чтобы им не нравился палестинский пейзаж — просто они чувствовали себя здесь гостями, чужаками в чужой стране. Перефразируя Иегуду Галеви, средневекового еврейского поэта, они могли сказать, что тело их — в Эрец-Исраэле, но душа — по-прежнему в России» (2000, с. 388). В. Лакер — видный идеолог европейского сионизма, — органически не признает понятий национального лица и положительной ассимиляции в условиях галута и потому русские паломники рационально должны быть чужаками на Земле Обетованной, хотя априорно ясно, что в действительности они могли быть чем угодно, но только не «гостями и чужаками» на этой земле, которую они ощущали в генах и на которую они принесли культуру нового галутного еврея. Ни с каких рациональных позиций нет оправданий кентаврообразной конструкции этого еврея и ссылка на Иегуду Галеви приведена как довод в пользу нелепости подобной фигуры и В. Лакер не только перефразирует, но и искажает смысл мысли великого еврейского поэта.
Таким образом, русский сионизм обеспечивал свою независимую самобытность не только тем, что поставил практическую деятельность по организации механизма возвращения евреев на Землю Обетованную в приоритетную позицию, но и тем, что подчинил динамику этой деятельности сионоопределяющим векторам. Еврейский публицист Иехуда Слуцкий заключил: «Сионисты России составляли большинство в движении с самого его начала и наложили свой отпечаток на его структуру. Из недр российского сионизма вышли участники Первой алии, Второй и Третьей, а также большинство идеологов и вождей сионистского движения». Ему вторит Ицхак Маор: «До первой мировой войны русское еврейство было душой всемирного сионизма и его ведущей силой. Оно приняло на себя все трудности строительства Страны: ее заселение, развитие хозяйства, финансовые заботы». Большевистский режим, ликвидировав русское сионистское движение, нанес тяжеленный урон всемирному еврейству, «… так как, — продолжает И. Маор, — еврейство России — основная сила всемирного сионистского движения — одним ударом оказалось отрезанным от него и всего мирового еврейства, и был положен конец свободному развитию русского еврейства, начавшемуся с таким размахом после Февральской революции… из дела строительства национального очага в Эрец-Исраэль был исключен самый крупный и самый активный отряд всемирного сионистского движения» (1977, с. с. 413, 423).
Первая мировая война (1914-1918) стала серьезнейшим испытанием идеологических основ сионистской организации Европы в целом и в итоге оказалось, что, по словам В. Лакера, «… каждый сионистский лидер Европы, за исключением России, считал своим долгом поддерживать в период войны правительство той страны, гражданином которой он был» (2000, с. 240). Эта политика поставила еврейство европейской формации в совершенно немыслимое состояние: евреев вынуждали не просто воевать за чуждые им интересы, но и воевать с такими же евреями. Особенным патриотическим пафосом отличалось немецкое еврейство: руководящий сионистский орган, находившийся на тот момент в Берлине, поспешил официально известить о своей прогерманской позиции; писатель Морис Розенфельд, писавший на идиш, зашелся в экстазе: «Ура, Германия! Да здравствует кайзер!». А президент Немецкой сионистской федерации Макс Боденхеймер создал особый комитет в Министерстве иностранных дел по освобождению русских евреев на тех площадях России, которыми должна завладеть наступающая германская армия. Генералитет царской армии, зная о популярности немецких сионистов среди евреев западных областей России, использовал это в качестве повода для развязывания антисемитской кампании: евреи были поголовно объявлены немецкими шпионами и началась самая жуткая антисемитская акция в царской России — насильственное выселение евреев из зоны военных действий. Александр Солженицын, негодуя, заявил во весь голос об этом позорном акте, упирая на тупость царской власти, доверившей управление русскими армиями бездарному генералу Янушкевичу: "И теперь все кормило управления одной третью России досталось ничтожному, даже не военному, а административному генералу Янушкевичу… Именно Янушкевич, летом 1915, прикрывая отступление русских армий, казавшееся тогда ужасающим, стал издавать распоряжения о массовых высылках евреев из прифронтовой полосы — высылках огульных, безо всякого разбора личной вины. Удобный ход: свалить все поражения на евреев" (2001, ч. 1, с. 479-480).