Слезы на камнях
Шрифт:
– Айя…
"Матушка метелица!" – Мати вскинулась, закрутила головой ища богиню снегов. Ей захотелось броситься к Ней на грудь, прижаться, рассказать обо всем… И обрести наконец столь долгожданный покой.
– Госпожа Айя!
Она ждала, что вот, сейчас, наяву как во сне, она, увидит, наконец свою самую любимую богиню…
Но Та не показывалась, тем самым словно отталкивая девушку, давая понять, что она для Нее – всего лишь одна среди множества других, кому суждено однажды уснуть придуманным Ей вечным сном.
– Айя, – продолжала тем временем Нинтинугга, – зачем
– Затем! – голос богини снегов, остававшейся тенью, невидимкой в полумраке повозки, звучал словно ветер – то усиливаясь, то затихая, в нем была ярость, которая просыпалась, засыпала вновь, теряясь в бесконечности безразличия, но лишь затем, чтобы через миг пробудиться опять. Словно все ее чувства были не настоящими, а… замороженными, что ли – искрами света в кусочках льда.
– Айя! – богиня врачевания нахмурилась.
– Остановись! – в голосе хозяйки снежной пустыни послышалось пренебрежение, даже брезгливость. – Ни тебе, ни твоему городу не нужен такой враг, каким могу стать я!
– Госпожа Айя… – набравшись смелости, начал Атен, спеша добавить свой голос к просьбам о волчице.
– Ни слова, смертный! – резко оборвала его богиня, не скрывая своей злости. – Не смей говорить со мной, пока я тебе не прикажу!
Вздрогнув, как от удара хлыста, караванщик втянул голову в плечи. Он не думал..
Не ожидал… Атен привык к совсем другому отношению. Он полагал… Ведь караванщики были спутниками бога солнца, Ее божественного супруга, и, значит, достойны если не уважения со стороны богини луны… конечно, это было бы слишком высокомерно, ждать подобного от небожительницы… но хотя бы снисхождения..
– Матушка метелица… – глотая катившиеся из глаз слезы, едва слышно шепнула Мати.
– А ты вообще молчи!- богиня выскользнула из тени… Вернее сказать – от тени отделилась ее часть.
В отличие от других небожителей, которых доводилось встречать караванщикам, повелительница снежной пустыни не имела людских черт. Под бесформенным серым плащом сверкал лишь постоянно изменявшийся во власти ветряной стихии свет. Даже луна, являвшаяся в ночном небе, хранила в себе больше образности…
– Ты и представить себе не можешь, как я зла на тебя!
– Прости меня, я… – Мати сжалась в комок. В ее душе все пришло в смятение, сердце билось так быстро, что, казалось, еще чуть-чуть, и порвав нити, удерживавшие его в груды, вырвется наружу. Перед глазами плясали в бешеном танце огненные снежинки, душа трепетала, словно единственный лист на последнем дереве в порывах бешеного ветра, на крыльях которого неслась метель.
– Ты должна была последовать за своей судьбой!
– Да, я понимаю, и… – пролепетала Мати.
Но богиня не слушала ее, продолжая:
– Зачем еще она тебе открывалась заранее? Чтобы ты все знала и не боялась ее! Ты была просто обязана! Тогда бы… Тогда… Все сложилось бы просто замечательно!
А ты вместо этого сделала все совсем не так!… Оглянись вокруг! Посмотри, что ты натворила!
– Я не хотела…
– Ну да! Конечно! "Не хотела"! Я знаю – ты не хотела этого. Если бы я сомневалась – говорила б с тобой совсем иначе. Ты не хотела, но Шамаш лежит весь израненный у самой грани бреда…
– Он выздоровеет… – девушка сжалась еще сильнее.
Впервые за последние дни она вспомнила о нем, именно о нем, а не о каком-то безразлично далеком повелителе небес, подумала… Великие боги, как могла она ничего не видеть, не слышать, не понимать? Как могла она быть с ним такой жестокой, несправедливой? Ведь это же Шамаш, ее друг, ее маг, бог! Тот, который столько раз спасал ее, всякий раз вставая между ней и опасностью… И как она его отблагодарила?
А что если он…
В глазах девушки отразился страх, вернее даже – ужас. Она… это было то, чего она боялась больше всего, куда больше черных пещер повелительницы смерти – если из-за нее Шамаш покинет землю людей…
– Конечно, выздоровеет! – проговорила богиня с той поспешностью, которая показывала, что она сама гонит от себя всякую мысль б этом, несмотря на то, что, казалось бы, она должна была стремиться к тому, чтобы супруг поскорее покинул землю и вернулся к ней на небеса… Однако небожительница продолжала, раня не только душу собеседницы, но и свою собственную. И неизвестно, кто из них в этот миг страдал сильнее. – Но сейчас он изранен когтями своего друга-дракона, который после случившегося ненавидит меня больше злейшего врага! Потому что думает, что я удерживала его, словно собаку на цепи, обманывала, специально настраивала против хозяина… А я столько положила сил и стараний, чтобы завоевать дружбу крылатого странника! И Шамаш… Получилось, что я… Что дракон из-за меня напал на него… Он же меня никогда не простит! – совсем по-человечески, словно обычная смертная женщина воскликнула повелительница снегов. Если бы у нее были человеческие черты, из глаз бы потекли слезы, губ бы дрогнули, поджались от боли и обиды.
Атен тяжело вздохнул, качнул головой. Ему вдруг захотелось успокоить госпожу Айю, утешить… Он понимал, что значил для Нее бог солнца, как страстно богиня снегов любила Его и хотела вернуть…
И он осмелился заговорить вновь, не думая, забыв о том, что его слова могут Ее разозлить:
– Шамаш великодушен. Он…
– Неужели ты, его спутник, так плохо его знаешь! – прервала его богиня снегов, однако не в ярости, скорее, как показалось караванщику – отчаянии. – Для него, подчинившего себе пространство и время, продолжает существовать лишь одна бездна, одна-единственная пропасть, но зато – столь бесконечно-огромная, что невозможно и помыслить о том, чтобы ее преодолеть – пропасть между своими и чужими. Своим он прощает все, чужие же ему абсолютно безразличны, а, значит, и не нуждаются прощения!
– Но, госпожа, Ты ведь не чужая…
Резкий взгляд невидимых глаз заставил его умолкнуть, прикусив язык.
– Прости меня, Матушка метелица! – прошептала Мати. Из ее глаз текли слезы. Но эти слезы были не отражением произнесенных слов, когда она, задумавшись о чем-то своем, так глубоко погрузилась в свои мысли, что не слышала слов небожительниц…
Или, может быть, не хотела ничего слышать, когда для нее важнее были не чьи-то слова, пусть даже с ней говорила сама богиня снегов, а ее собственные мысли, чувства, страхи.